станет весело и беспечно.
— А мы когда с моей бабкой гуляем, то сшибаем их ногами. Раз их есть нельзя, то нечего им и расти. — Коза помолчала, наморщив свой узкий лобик. — Кто ты всё-таки? Есть тебя нельзя. Шерсти на тебе нет, мяса тоже. Молоко давать ты не умеешь. Выходит, что ты совсем бесполезная.
— Это несправедливо, — обиделась Лошадка. — Приносить радость — это значит приносить пользу. Я ещё забыла сказать, что умею летать, если разгонюсь хорошенько, и при этом у меня будет хорошее настроение. А уж если удастся взлететь, то я прямиком попадаю в сказочную историю. Да… счастлив тот, с кем я подружусь. — Она замолчала, с достоинством опустив глазки, не желая продолжать этот нудный разговор.
Наступила тишина, которую нарушал стрекот кузнечиков.
— Ох-ох-ох, — вздохнула коза. — Я что-то пока не испытываю особенного счастья. — И, повозившись, она задремала.
Устало положив голову на передние ножки, Огуречная Лошадка молчала. Весь этот день, страшный день, проплыл перед её глазами. Когда тётка Полина увела её из ужасного дома Повара, она совсем было поверила в своё освобождение. Как вдруг на её шее вместо пояска появилась шершавая верёвка, и тётка Полина, ласково приговаривая, втолкнула её в сарай к своей козе.
— Ну вот, живи теперь у меня, располагайся.
Незаметно наступила ночь. Сквозь щели дуло, и в самый широкий просвет виднелась большая мокрая звезда. Задрёмывая в своём углу, Огуречная Лошадка слышала, как по траве прошуршали чьи-то ноги: ближе, ближе… Потом в щёлку просунулся палец и потрогал её спину.
— Тут сидит, — пробурчала сонным голосом тётка Полина. — Вот ведь скотина какая: ни шерсти, ни мяса — визг один. Свезу-ка я её утречком на базар. Продам назло соседям. Хи-хи-хи! — Она шумно зевнула. Шаги её стихли в глубине сада.
— Лошадка, ты здесь? — тут же за стеной раздался звонкий Катин голос.
Лошадка так обрадовалась, что вскочила и прижалась мордочкой к щёлке, где блестел знакомый тёмный глаз и слышалось частое дыхание.
— Послушай, Лошадка, — зашептала Катя, — ты не спи, мы тебя сейчас спасём! Со мной наши друзья: Дятел, белки и кроты.
Если бы Лошадка могла хорошенько рассмотреть, что творилось за стеной! Профессор Хвостатов, сдвинув шляпу на макушку и поблёскивая золотым пенсне, светил перед собой большим старинным фонарём. Его жена Белочка, закутавшись в шаль, жгла спичку за спичкой, осматривая стенку сарая, за которой сидела Огуречная Лошадка. Она нервничала и то и дело посматривала на часики.
— Сейчас, сейчас должны все прийти!
Дятел сидел на ветке и зорко поглядывал, чтобы не появился кто-нибудь посторонний. И действительно, как только совсем стемнело, на тропинке затопало, зашуршало — и показались кроты. Они шли молча, позёвывая, поёживаясь, с лопатами, привычно закинутыми на плечо.
— Где копать? — сонным голосом спросил старший, подслеповато щурясь на фонарь, качающийся в поднятой лапке профессора.
— Думаю, надо начинать отсюда, — сказал Хвостатов, посветив фонарём себе под ноги. — С научной точки зрения.
Кроты поплевали на лапы, и первые комья земли зашуршали под лопатами. Алексашенька проснулась и взмекнула. Она подняла голову и прислушалась. За стенкой шла упорная работа. Коза оцепенело смотрела, как расширяется щель под узкой дощатой стенкой и туда осыпается земля. Потом она сипло заблеяла и вскочила на ноги.
— Это волк! Во-о-о-олк!
Огуречная Лошадка пыталась её успокоить, но Алексашенька бесновалась всё больше.
— Тебе-то что! Тебя не тронут! Кому ты нужна, огуречная! А вот меня-то и съедят как раз!
Тётка Полина никак не могла нашарить спросонок туфли. Наконец она зажгла свет, и, накинув на плечи пальтишко, побежала в сарай, где истошно вопила её Алексашенька.
— Батюшки, батюшки! — приговаривала тётка Полина, продираясь напрямик через высокую крапиву с тяпкой наперевес.
Огуречная Лошадка как раз в это время вылезала из ямы, выкопанной под стенкой сарая.
Профессор Хвостатов сказал каждому кроту «спасибо, спасибо» и пожал дружески лапу, а Белочка выдала каждому по блестящей монете. Довольные кроты исчезли в темноте.
— Теперь бегом! — скомандовал Дятел. — Тётка Полина близко!
Катя схватила Огуречную Лошадку за обрывок верёвки, и, пригнувшись, они нырнули в кусты. Возле сарая воцарилась полная тишина.
Тётка Полина, размахивая тяпкой, выскочила из зарослей крапивы и… и тут же угодила в яму, вырытую кротами. Алексашенька, просунув рогатую башку в зияющую дыру, молча смотрела на хозяйку. Над посёлком медленно всходила большая луна. Как ни в чём не бывало стрекотали кузнечики.
А у Дачника-неудачника в гараже горел свет. Там шла ночная работа.
— Трум-трум-тру-ля-ля! — сосредоточенно вычисляя что-то на калькуляторе, пел Дачник-неудачник. Лётный шлем был лихо сдвинут на затылок. — Восемь пишем, пять — в уме; восемь пишем, пять — в уме, а потом прибавим здесь и разделим пополам. Трум-трум-трум! — Довольный своими расчётами, он бросил на чертёж карандаш и с хрустом потянулся. — Хорошенький получается флюгерочек! Пожалуй, никто до меня не изобретал такого!
Он присел несколько раз, выбрасывая вперёд руки, и, выйдя из гаража, встал на пороге. Его тень выросла над садом, сломалась на кустах и вытянулась на дорожке до самой калитки, в щелочку которой, притаившись, смотрела Катя.
— Не бойся, этот дяденька хороший, — обнимая за шею Огуречную Лошадку, уговаривала она. — Он меня на лётном кресле катал и в бинокль давал посмотреть.
— Пойдём лучше к тебе, а? — попросила Огуречная Лошадка.
— Что ты! — испугалась Катя. — Мама думает, что я уже давно сплю. Она сама меня укладывала… И вдруг мы явимся: здравствуйте — пожалуйста! Знаешь, как мне тогда влетит! И потом, я ей вообще о тебе ничего не говорила. Вдруг она рассердится и не разрешит мне тебя? Она уже сколько раз вышвыривала моих котят и щенков.
Лошадка горестно молчала. Всё верно. Она сама советовала девочке никому не рассказывать о себе. Ведь известно, что как только взрослые узнают про какую-нибудь тайну, так почему-то она сразу исчезает и становится скучно, неинтересно, обыкновенно.
Они сидели обнявшись и больше ни о чём не говорили. Каждый думал о своём.
— А хорошо иметь свой дом! — сказала Огуречная Лошадка. — Такой, как у белок, да? У меня почему-то никогда не было своего дома. Я родилась на грядке, в ботве, и теперь живу где придётся. Сплю в траве, во мху, в лопухах…
— А почему же ты не сделала себе домик? — задумчиво спросила Катя.
— Потому что мне некогда было. Мы же с тобой то и дело бегали в гости к белкам, летали над полями, скакали по лесу. Не успеешь оглянуться — день уже кончился, и тебе домой пора.
Катя задумалась и осторожно спросила:
— А когда мне было пора домой, ты куда шла?
— Никуда. Я ждала, когда наступит утро, чтобы ты меня опять позвала.
— Значит, ты ночью мёрзла в траве, а я спала себе в тёплой постели под одеялом? — ахнула Катя.
Хорошо, что была ночь, а то бы Огуречная Лошадка увидела, как Катя покраснела.
— Ты мёрзла и скучала, а я о тебе и не думала.
— Нет, что ты! Ночи такие тёплые и короткие. Не успеет солнышко сесть, как тут же снова рассветёт.
