Вот уже три дня, как в доме не было никакой еды. Вчера вечером мать сварила последний бурак, который Ленька принес с базара, а сегодня надежда только на бычков. Брат Иван не появлялся, и ни Ленька, ни мать не знали, жив ли он. В тот день, когда Иван собирался идти в море, он на несколько минут заглянул домой и сказал матери:
— Мама, вам с Ленькой надо уйти из дому. Совсем уйти. Через час за вами придет человек.
Потом он прошел в комнату, где лежал раненый офицер Иван Капуста, и через некоторое время вывел его оттуда под руку. На улице их ждала какая-то девушка.
Человек, который пришел за матерью и Ленькой, отвел их за город в маленькую землянку. Седой старик открыл им двери и радушно проговорил:
— Заходите, заходите, будем вместе богу молиться, чтоб напасти прошли мимо нас...
Старик не понравился Леньке. Был он похож на святого угодника, тихий, молчаливый, часто крестился, склоняя голову перед иконой. Леньке казалось, что дед пришел с того света, чтобы проповедовать тишину и покорность. И ходил старик как-то неслышно, склонив голову набок и поглядывая из-под косматых бровей. Слова у деда были такие же древние, как он сам.
— Ты, отрок, не затаивай неприязнь против человеческого существа, если оного не знаешь, — говорил он Леньке, прижавшемуся к матери и исподлобья наблюдавшему за стариком.
Ленька даже прикрыл глаза, так как ему показалось, что старик читает его мысли. Он хотел выйти из землянки, но старик вдруг взял его за руки и, близко притянув к себе, строго сказал:
— Запомни: отныне ты будешь искаем иродами и будь посему осторожен. Возвращаясь в землянку, гляди, чтобы за спиной твоею не шествовало подобие человека, немцем называемое. А то навлечешь ты и на себя, и на матушку свою несчастье превеликое. Уразумел, сынок?
Ленька уразумел. И когда утром в землянку неожиданно вошел Христо Юрьевич Араки, Ленька весь сжался и забился в угол. Он помнил, как его брат Иван говорил, что этот хозяин кофейни — продажная душа и что, когда вернутся в город наши, будет грек болтаться на телеграфном столбе, как последний предатель...
Христо Юрьевич поздоровался и сел на скамью. Только сейчас Ленька заметил, как постарел грек. Глубокие морщины залегли по всему лицу, черные, как у Юрки, глаза как-то потускнели.
«Не сладко, небось, живется с немцами даже таким, как ты, — со злорадством подумал Ленька. — Подумаешь — хозяин кофейни! «Отпуск только за германскую валюту...» Вот тебе и валюта!..»
Христо Юрьевич снял фуражку и тихо проговорил:
— Ночью в море шла стрельба. Искали нашу шхуну. Не все немцы вернулись на берег
Он говорил отрывисто, короткими фразами. После каждой фразы наступала пауза, и в это время грек смотрел то на старика, то на Леньку, то на его мать.
— Шхуна ушла, — продолжал он. — Ее не нашли. Теперь по всему городу ищут нас. Надо быть осторожным... Крайне осторожным
И, подняв высокий воротник пальто и надвинув на глаза фуражку, Христо Юрьевич ушел.
«Как же так? — думал сейчас Ленька, сидя на затопленном баркасе с удочкой в руках. Как же так, Христо Юрьевич — хозяин кофейни, прихлебай немцев, а теперь скрывается сам... Может, потому, что Юрка на шхуне? А что с его кофейней? Надо сходить посмотреть...
Ленька, конечно, понимал, что надо быть осторожным, но считал, что лично ему бояться нечего. Кто из фрицев знает его? Мало ли мальчишек ходит по городу и ловит удочками рыбу? Правда, немец Люмке видел Леньку на шхуне, но и Ленька видел немца Люмке. И уж если они повстречаются, Ленька сумеет обмануть немца и удрать от него.
— А, Ленька! — услышал он вдруг голос за своей спиной. — Ну, как рыба? Не идет?
Ленька оглянулся и увидел Петра Калугина. Был Петро худ, и желтое лицо его было похоже на лицо мертвеца.
— Не идет, дядя Петро, — ответил Ленька. — Нету рыбы.
— Плохо дело, малыш, — Петро Калугин примостился рядом с Ленькой и начал прилаживать удочку. — Плохо, плохо... Небось, и на зуб положить нечего, а, Ленька?
— Нечего, дядя Петро.
— Это так, Ленька. А кишки, небось, марш играют, а?
— Играют, дядя Петро...
— Да, малыш, плохо... Ну, а Иван где? — шепотом, хотя поблизости не было ни души, спросил он.
— А я знаю? — Ленька вытащил удочку из воды и поправил червяка. — Ушел в море, да так и нету.
— А где ж вы теперь с матерью живете, Ленька?
— Там, — Ленька махнул рукой в неопределенном направлении. — Там живем, у знакомых.
— Мне бы с твоей матерью повидаться надо, Ленька, — сказал Калугин. — Не проводишь меня к ней?
— А она в деревню ушла, — ответил Ленька. — Хлебом там у родичей подразжиться хочет.
— В деревню? Брешешь ты, Ленька. Никаких родичей в деревне у вас нет.
— А кто ж говорит, что к родичам, — Ленька хотя и заметил свою оплошность, но не смутился. — Просто так пошла. На платок выменять хочет. Да чего вы, дядя Петро, разговариваете? Рыбу всю распугаете.
— Ладно, малыш, — проговорил Калугин. — Не веришь мне — не надо. Я не в обиде. Время сейчас такое. Я, правду сказать, брательнику твоему тоже поначалу не верил. А оно, видишь, что получилось? Правильный человек Иван Глыба. Правильный.
— Ничего я не знаю, дядя Петро, — тихо сказал Ленька. — Вот плохо, что бычки не ловятся. Раньше за час целый кукан можно было наловить. А теперь...
— Ну, опять глухонемой место меняет, — с досадой проговорил Калугин, увидев подходившего глухонемого рыбака. — Или думает он, что Петро Калугин счастье с собой носит: куда я перейду, туда и он...
Глухонемой рыбак влез на баркас и, изобразив на своем лице подобие улыбки, сел между Ленькой и Петром Калугиным. Петро недовольно покосился в его сторону и сосредоточенно начал глядеть на свой поплавок. Ленька тоже молчал. Море слегка дышало, и поплавки медленно качались на волнах. Долго ни у кого из рыбаков не клевало. Но вот у глухонемого поплавок быстро погрузился в воду, вынырнул, снова исчез, и сквозь тонкую пленку воды Петро увидал, как он пошел в сторону.
«Чего же он ждет? — подумал Петро. — На бычка сома поймать хочет, что ли?»
Не оборачиваясь, он искоса взглянул на рыболова и хотел уже подтолкнуть его рукой, но так и замер: широко раскрытые глаза глухонемого не отрываясь глядели на Леньку. Правое веко у глухонемого чуть вздрагивало будто от напряжения. И вся фигура его в эту минуту напоминала фигуру хищного зверя, увидавшего свою жертву.
Почувствовав на себе пристальный взгляд, глухонемой быстро отвернулся от Леньки. Не найдя на поверхности воды своего поплавка, он резко рванул удилище кверху, и большой черный бычок закачался над баркасом.
— Ммымм! — обрадовался глухонемой. — У-у-у!
Он показал бычка Петру и развел руки в стороны.
— Порядочный! — подтвердил Петро. — Хороший бычок!
Плетеная корзинка глухонемого лежала на берегу. Он снял рыбу с крючка и сошел на берег. Петро настороженно наблюдал за ним. «Шпик! — мелькнула мысль. — Следит за Ленькой, через него хочет добраться до Ивана».
Глухонемой между тем открыл корзинку, бросил бычка и вернулся на баржу. Сквозь порванные брезентовые штаны Петро увидел тело, к которому мыло, наверно, не прикасалось с тех пор, как немцы вошли в город. И борода у старика была всклокоченная, в ней застряли крошки хлеба и даже несколько махринок.
Садясь на горячую от солнца доску баркаса, глухонемой застонал, схватился за поясницу. Ноги его дрожали. Он взглянул на Петра, и рыбак увидел в его глазах столько муки, столько неподдельного страдания, что ему до боли стало жалко этого немощного человека. «Обалдел я совсем, — подумал Калугин. — Убогого старца за шпика принял. — Он сплюнул и про себя выругался: — Чертова жисть-
