подошел к Глыбе, спросил:
— Ну, как настроение, шкипер?
Глыба с минуту растерянно смотрел на комиссара, потом сказал:
— Это я — шкипер?
— Ты, Глыба. Так решили...
— Ну, спасибо. Спасибо, товарищ комиссар. Не подведу. А настроение — оно что ж, у рыбаков да моряков всегда нормальное. На дно идут и то говорят: «Порядок!»
Краев сказал:
— Сегодня ночью вам предстоит работенка. Как себя чувствует Юра Араки?
— Отлично! — поспешил ответить Юра.
— Не совсем отлично, — уточнил Саша.
— Плохо! — сказала Нина.
Краев засмеялся. Он подошел к Юре и взял его за руку.
— Пульс неплохой, — проговорил он через некоторое время. — Но все же придется сойти на берег.
Юра хотел вскочить с койки, но вскрикнул от боли и опять опустился на подушку.
— Я пойду в море со всеми, — попросил он. — Ничего не случится. Я уже несколько раз вставал...
— Нет, — решил комиссар. — На этот раз ты не пойдешь. Я пришлю на шхуну двух человек на помощь. Пойдем-ка, Глыба, потолкуем...
Они перешли в каюту и сели за стол. Краев долго молчал, усталыми глазами глядя на рыбака.
— Иван, — наконец проговорил он, — задание очень важное. Ты знаешь, немцы отрезали нас от города, по земле туда пробраться почти невозможно. А пробраться надо. Понимаешь?
Глыба кивнул:
— Понимаю.
— Из города мы получили радиограмму, — продолжал Артем Николаевич. — Товарищи просят пару ящиков взрывчатки. Надо взорвать депо и поворотный круг. Вот мы и решили...
Глыба ответил не сразу. Еще вчера он, наверно, сказал бы: «А чего тут думать?! Не первый раз Ивану Глыбе в море идти, не первый раз с немцами встречаться. Давай, комиссар, присылай взрывчатку, отчаливать будем!» А сегодня он — шкипер. Он за все в ответе: за людей, за шхуну, за выполнение важного задания. И, конечно, на «ура» Ивану нельзя. Надо думать...
Глыба встал, прошелся, стуча деревянной ногой, по каюте, остановился у иллюминатора. Задумался. Комиссар не мешал. Сидел, ждал.
Прошло минут пять. Глыба повернулся к комиссару, спросил:
— Ты, Артем Николаевич, хорошо наши берега знаешь?
— Не моряк я, — ответил комиссар. — Однако немножко знаю... Любил посидеть с удочкой в выходной на хорошем месте. Побродить по берегу...
— Так, — Иван снова подсел к столу, закурил. — Дай-ка, комиссар, карандаш и листок бумаги. Я хоть и никудышный художник, а все ж постараюсь нарисовать.
Артем Николаевич достал из кармана карандаш, развернул перед Иваном блокнот. Глыба неумело начертил линию берега, круто заворачивающую на запад, сказал:
— Вот тут, комиссар, в этом месте, катера не появятся. Дно там хуже, чем около нашей бухты. Мели, камни... Там, говорят, когда-то мол был. Мол этот бурями размыло, круча оползла, затянуло дно. Гиблое место. Немцы об этом, небось, знают: сколько ни наблюдал я — ни разу в той стороне ни одна ихняя посудина не появлялась. И прожекторов они там не держат — незачем. Вот туда и поведу шхуну. Подойду ночью, стану в миле от берега, взрывчатку доставим на шлюпке. Риск, конечно, есть, так без риска на войне не бывает...
Иван взглянул на комиссара. Артем Николаевич внимательно слушал его. Но Глыбе показалось, что Краев в эту минуту думает не только о предполагаемом рейсе, а еще о чем-то. Будто еще какая-то забота тревожит комиссара и не может он от этой тревоги избавиться. И, как показалось Ивану, комиссар что-то утаивает от него: вроде все время хочет о чем-то ему сказать и не решается.
— Вот так, комиссар. Без риска нельзя, — тихо повторил Иван.
— Да, да, без риска нельзя, — сказал Артем Николаевич и придвинул к себе блокнот.
Об этом размытом моле он знал понаслышке. Знал, что перед самой войной село там на мель какое-то судно, пытались его оттуда стащить, да так и не смогли. Ни один буксир не мог подойти. Потом налетел шторм, начал бросать судно на камни и — конец. Действительно гиблое место. С планом Глыбы нельзя было не согласиться.
Артем Николаевич оторвался от блокнота, положил руку на плечо рыбака и пристально посмотрел ему в глаза.
— Задание выполнить надо. Надо. А еще... Еще должен сообщить тебе, Иван, печальную весть...
— Короче бы» — попросил Глыба. Он настороженно смотрел на комиссара, и в голове у него мелькали мысли одна тревожнее другой: «С матерью что-нибудь? Или со старшим брательником?» — Выкладывай сразу, комиссар!
— Ленька, братишка твой, схвачен гестаповцами, Иван...
Глыба в это время свертывал цигарку. На мгновение он как будто оцепенел. Казалось, слова комиссара парализовали рыбака. Но вот руки его задрожали, махорка просыпалась на стол, и Глыба всем телом подался вперед.
— Что ты сказал? — совсем тихо спросил Иван. — За что?
— Гестаповцы ищут шхуну, — ответил Краев. — Им, конечно, хочется иметь кого-нибудь из ее команды. Ленька им не нужен, но через него они пытаются узнать, где ты.
Рыбак встал, зашагал по каюте:
— Замучают ведь его, гады...
— Держись, Иван. Дам я Аджарову кое-какие адреса, пароль. Все разузнает. А тебе, — уже строго сказал он, — тебе на берег сходить не разрешаю. Это приказ. Человек ты, мягко выражаясь, беспокойный, можешь натворить такого, что потом не расхлебаешь. Понял меня?
— А может...
— Никаких «может», Иван. Приказ есть приказ. Выйдете из бухты затемно, к этому времени мы свяжемся с городом, чтобы прислали людей за взрывчаткой. Понял? Теперь пойдем к твоим хлопцам.
В кубрике Краев рассказал о задании и обратился к Саше:
— Передашь вот эти бумажки человеку, с которым встретишься. Если передать не удастся — уничтожь.
Краев вытащил из кармана нарезанные кусочки немецкой газеты и передал их Саше. Истрепанные и замусоленные, словно их долгое время носили в кармане, они ничем не привлекали внимания. Такие кусочки бумаги имел почти каждый курильщик.
На шхуне, кроме шкипера, Саши и Нины, были еще двое: Андрей Ляшко и Семен Байка. Обоих Глыба знал давно: не раз вместе ходили в море на рыбацких байдах.
Когда шхуна отшвартовалась и медленно выходила из бухты, Глыба позвал в рубку Андрея Ляшко, сказал:
— Примечай все, Андрей, чтоб, если со мной какое несчастье, сам бы привел шхуну назад. Приведешь?
— Приведу, Иван. Места знакомые, но примечать буду. А о каком несчастье речь ведешь, шкипер? Мы ведь на одной посудине: что с тобой случится, то и со всеми...
— Так это я... К слову пришлось, — неопределенно ответил Иван. — Мало ли чего на войне бывает.
К западной окраине города подошли в темноте и примерно в миле от старого мола положили шхуну в дрейф. Глыба был прав: немцы в этом месте прожекторов не держали, так как подходы к берегу считались недоступными, а крутой изгиб береговой линии закрывал шхуну от прожекторов, расположенных в порту.
