Мне было очень больно, но его слова внезапно вернули меня с небес на землю, расставили все по своим местам. В самом деле, за что я борюсь? За что ссорюсь с близкими мне людьми, если Миша на самом деле меня не любит?
— Марина, я не могу жить без тебя. Этим все сказано. Если ты уедешь, я поеду вместе с тобой.
— Нет, Мишенька. Мы расстанемся с тобой сегодня, сейчас, в этой комнате. Я навсегда останусь очкастой подружкой твоей младшей сестры. Мы забудем про наш поцелуй. Ты забудешь о том, что я влюбилась в тебя, а я — что ты меня не любишь.
— Ты влюбилась в меня? — недоверчиво спросил Миша.
— Еще в позапрошлом году.
— Не может быть!
— Мне даже все равно, если ты кому-то скажешь об этом. Я уезжаю навсегда, и мы никогда не увидимся. Я думала, что мы любим друг друга, но если это не так, я… — я не выдержала и заплакала.
Миша обнял меня и прошептал:
— Значит, это и есть любовь?
— Да? — спросила я, сквозь слезы.
— Таня сказала, что ты считаешь, что любовь должна пройти испытание временем, что это значит?
— Это не я так считаю, это мне так посоветовал один человек. Я думаю, это значит, что если мы сейчас расстанемся, но не разлюбим друг друга после окончания школы, то это и есть любовь — настоящая.
— Я тебя никогда не разлюблю.
— Значит, ты меня любишь? — я замерла.
— Мне не нравится это слово, но раз другого не придумали — люблю. Слышишь, Марина, я тебя люблю!
И я опять заплакала. Стою, уткнувшись носом в его плечо, и реву, как маленькая. И что за наказание — мой плач услышали, конечно, наши родственники и гости и ввалились в мою комнату.
— Ну и чего ревем? — бодро сказал дядя Сережа. — Марина же не завтра уезжает! И потом, вы сможете к нам приезжать на каникулы!
— Правда?! — воскликнула Таня. — И мне можно?
— Не знаю, разумно ли это, — встряла Мишина мама. — Дети сначала должны закончить школу, а потом влюбляться.
— Ох, мама, ты же сама с папой за одной партой сидела, — вздохнула тетя Лена.
— Да, но влюбилась я в него после школы.
— Вы считаете меня молодой, да ранней? — не выдержав, спросила я, с вызовом глядя в глаза Мишиной маме.
— Что? — удивилась та.
— Марина, ты все неправильно поняла, это меня мама ругает молодой да ранней, — покраснев, быстро сказала тетя Лена, — за то, что я в восемнадцать лет замуж иду, а не в двадцать пять, как некоторые.
— Пирожные засохли, чай остыл, а вы тут мораль читаете! — воскликнул дядя Сережа. — Скорее пить чай, опоздавшим мест не будет, кстати, я вспомнил одного тамаду, актер драмтеатра подрабатывает…
Взрослые вернулись к увлекательному разговору и покинули комнату, быстро забыв про нас. А мы с Мишей снова остались вдвоем.
— Ты будешь мне писать? — спросил Миша.
— И звонить, — улыбнулась я.
— И приезжать.
— Я еще никуда не уехала.
— Но ты уедешь очень скоро…
Миша был прав — два месяца пролетели незаметно. Я была занята маминой свадьбой и нашими переменами в жизни, с Мишей мы общались мало. Когда он приходил, то молча сидел в кресле, и я быстро привыкла к этому, так что просто не замечала его, занимаясь своими делами. Мы еще несколько раз поцеловались, но больше не разговаривали, казалось, Миша смирился с моим отъездом. Комнаты быстро пустели — часть мебели мама продала, большинство книг были отправлены в наш новый дом, который я до сих пор не видела — дядя Сережа сфотографировал его в один из отъездов, но постоянно забывал отдать проявить пленку. У нас был только план дома на каких-то документах. Мама ткнула пальцем, где будет моя комната, но на этих схемах мало что было понятно. В квартире поселилось эхо, и на голом полу я под руководством тети Лены рисовала билеты свадебной лотереи, поздравительные плакаты, шутливые паспорта жениха и невесты. Старательно копируя с книжки замысловатый вензель, я сердилась, слушая вздохи Миши: ему было скучно и от нечего делать он барабанил пальцами по аквариуму.
— Чего ты вздыхаешь все время? — не выдержала я.
— Я не вздыхаю, — угрюмо сказал Миша.
— Ты пугаешь рыбок.
— Ну и фиг с ними.
— Шел бы погулял где-нибудь.
— Ты меня гонишь?
— В чем твоя проблема? — я отложила карандаш в сторону.
— Мне скучно. Ты рисуешь эту фигню, а я сижу, как приклеенный. Кому нужна такая любовь: мало того, что скучно, так еще и кончится все через пару недель, улетишь после маминой свадьбы в свою Анапу, а я останусь дурак дураком…
— Я тебя не держу, — тихо сказала я, надеясь, что за очками не видно, как на глаза наворачиваются слезы. — Ты прав, лучше нам расстаться сейчас.
— Я не могу.
— Может, кончилась любовь? Может, и не было ее вовсе? Подумаешь, поцеловались пару раз. Если хочешь, уходи.
— Я не могу!
— Я всего лишь подружка твоей младшей сестренки, ты всего лишь старший брат моей подружки, не было никакой любви.
Я отвернулась, потому что слезы спрятать было уже невозможно.
— Я не знаю, что мне думать. Наверное, тебе лучше уйти.
— Я не хочу уходить. Не хочу, чтобы ты уезжала. Не хочу сидеть весь день, как приклеенный, но ничего не могу с собой поделать. Погоди, ты что, плачешь?
— Миша, знаешь, это слишком больно. Я хочу, чтобы ты ушел, я хочу привыкнуть к мысли, что мы больше не увидимся.
— Но ты говорила раньше про каникулы, про письма, что мы закончим школу и встретимся…
— Может, я пожалею об этом, — я уже ревела, не скрываясь, — но сейчас мне будет легче, если мы с тобой поссоримся, чем ждать, когда закончим школу и встретимся.
— Марина, ты не права, — в дверях неожиданно появился дядя Сережа, — простите, ребята, что вмешиваюсь, но так нельзя!
— Не вмешивайтесь в мою жизнь! — крикнула я. — Я в вашу не лезу!
Я убежала в ванную и закрылась там. Немного погодя, я услышала, как хлопнула входная дверь — Миша ушел. Когда я вышла и снова принялась вычерчивать вензеля, дядя Сережа мне ничего не сказал, и я не стала извиняться. Я не чувствовала себя виноватой.
Нам с Таней сшили одинаковые вечерние платья с розовато-лиловыми воланами, и на свадьбе мы притворялись близняшками. У Лены с Кешей гостей было человек пятьдесят, а у мамы с дядей Сережей только я да сотрудники «Пряничного домика», и то они работали, а не веселились.
— У меня такое ощущение, что я тут в гостях, — тихо сказала мама.
— Ты здесь королева, — отвечал ей дядя Сережа.
— Все равно это наш день, правда?
— А давай убежим?
