самых опасных международных преступников, входящий в первую десятку в розыскных списках Интерпола, бывший член «красных бригад» и других левоэкстремистских террористических группировок Карлос Перейра Гомес, он же Пилигрим и Взрывник…'
— Твою мать! — вырвалось у Голубкова. — Пилигрим. Только его нам не хватало для полного счастья!
— Да, — согласился Нифонтов. — Теперь понял, почему я дергаюсь?
— Пилигрим! — повторил Голубков. — Взрыв израильского парома в Средиземном море.
Взрыв вокзала в Болонье. Взрыв торгового центра в Белфасте.
— Не исключено, что и участие в убийстве Альдо Моро, — подсказал Нифонтов.
— Вряд ли, — усомнился Голубков. — Сколько ему сейчас? Сорок два? Он был еще слишком молод.
— Не слишком, — возразил Нифонтов. — В самый раз. После этого он специализировался на взрывах. Скорей всего, после обучения в террористическом центре Ирландской республиканской армии. Или у палестинцев. А может, и там и там.
— Пилигрим! — снова повторил Голубков. — Взрывник! Я был уверен, что он давно сидит где-нибудь в Шпандау вместе со своими друзьями из «красных бригад».
— Он и сидел. Только не в Шпандау. В Шпандау с 46-го года сидел небезызвестный тебе и всему миру партайгеноссе Гитлера Рудольф Гесс. А Пилигрим сидел под Дармштадтом, в специальной тюрьме для особо опасных преступников. Во время следствия ему и еще двоим организовали побег.
— Из специальной тюрьмы для особо опасных преступников? — удивился Голубков.
— Вот именно. Двое погибли при перестрелке. Пилигриму удалось уйти. Перебрался в ГДР, его прикрыла Штази. Дело, конечно, прошлое, но есть у меня подозрение, что и побег организовала Штази. Больно уж профессионально все было сделано, любителям такое не под силу. И тех двоих пристрелили, сдается мне, не случайно.
Они были не нужны. Нужен был Пилигрим.
— Зачем?
— Спроси. Если найдешь у кого.
— А у нас-то как он оказался?
Нифонтов еще походил по кабинету, потом занял свое начальственное кресло за письменным столом и словно бы с брезгливостью захлопнул папку с досье и отодвинул ее от себя.
— Как ты думаешь, Константин Дмитриевич, с кем мы боремся? — спросил он.
— Лет десять назад я бы ответил: с происками мирового империализма. А сейчас… — Голубков пожал плечами. — С теми, кто мешает новой России.
— Я тоже так думал. Но последнее время мне все чаще кажется, что это не так. Мы не с противниками новой России боремся. А в основном с нашей собственной дурью.
Даже не знаю, как ее правильнее назвать — советской или российской. Совковой, в общем. Сначала создаем проблемы, а потом их в поте лица решаем. И слишком часто — в кровавом поте.
— Ты имеешь в виду Афган и Чечню?
— И их тоже, — подтвердил Нифонтов. — Так вот, Пилигрим. Как он оказался у нас.
Очень просто. Незадолго до первого путча КГБ вывез его сначала в Таллин, а потом в Москву. Соорудили надежные документы, дали «крышу». И даже сделали пластическую операцию.
— На кой черт он нам был нужен?
— Это ты у Крючкова, тогдашнего председателя КГБ, поинтересуйся. Решили, видно, что пригодится. Ценный кадр. Четыре языка, включая арабский. Огромные связи.
Широкая известность в узких кругах.
— А дальше?
— А дальше и произошла та самая дурь. Когда началась вся эта заварушка с ГКЧП-1 и с разгоном КГБ, о нем просто забыли.
— То есть, как забыли?! — поразился Голубков.
— Да очень просто. Ты никогда не обращал внимания, как в канцеляриях и бухгалтериях теряют бумаги? Упал листок между столами и лежит ребром. На одном столе нет, на другом тоже нет, а между столами сверху не виден. А под стол заглянуть — это же нагибаться нужно! Так и с Пилигримом вышло. Когда взялись трясти КГБ, до того ли было, чтобы лазить под столами в поисках потерянного листка! В «конторе» только после нашего запроса узнали, что Пилигрим числится за отделом 12-С. Начальник отдела хлопал себя по ляжкам с лампасами, как гусь, который хочет взлететь. И повторял только одну фразу из трех слов. Не буду цитировать. А потом спросил: «Что же теперь с ним делать?»
— А что с ним делать? — хмуро переспросил Голубков. — Выдать его к чертовой матери Интерполу, и пусть они сами разбираются, где и за что его осудить: в Израиле, в Италии или в Лондоне. Это будут уже не наши проблемы.
— Ошибаешься. Не можем мы его выдать. Придется же объяснять, как он оказался в Москве.
— У нас есть на кого валить. Кагэбэшные дела. Тем более что так оно и есть.
— А как ты объяснишь, почему мы укрывали его целых семь лет? Не КГБ укрывало, а ФСБ — служба безопасности новой России. Про листок между столами расскажешь? Кто же тебе поверит? Забыли, а? Детский сад. А поверят — еще хуже. Выставить себя на посмешище перед всем миром — кто же на это пойдет?
— Я бы пошел, — сказал Голубков, закуривая новую сигарету. — Да, пошел бы. Мало мы весь мир смешили? Ну еще раз посмешим. Зато избавимся от этой головной боли.
— Я бы тоже пошел, — подумав, кивнул Нифонтов. — Но не нам с тобой это решать. А те, кому решать, и слушать не захотят. Престиж России! Шутка?
— А интервью, которое Пилигрим хочет взять у Рузаева, — шутка? Ты сам прекрасно представляешь, какую сенсацию он хочет испечь. Этой встречи нельзя допустить.
— Как? Никаких преступлений на территории России он не совершал. А если и совершал, то мы о них ничего не знаем. Нам его даже задержать не за что.
— Проживание по фальшивым документам, — подсказал Голубков.
Нифонтов только рукой махнул:
— Ерунда. Доказать, что они фальшивые, будет очень непросто, в КГБ работали профессионалы. Но даже если докажем, что? Полгода тюрьмы? Депортация? А это все равно что отпустить щуку в реку. И вечно держать его под колпаком мы не можем.
При его опыте он вполне может уйти и все-таки связаться с Рузаевым.
— Есть третий вариант, — напомнил Голубков. — Тебе его предлагали?
— Да, — кивнул Нифонтов. — Предлагали подумать. Я сказал, что категорически против. Убрать неудобного человека — простой выход. Но после этого мы становимся на одну доску с преступниками. Это мы уже проходили по полной программе.
Голубков усмехнулся:
— Удивляюсь, Александр Николаевич, как ты умудрился стать генерал-лейтенантом с такими взглядами.
— А я не удивляюсь, что ты так и остался полковником. Потому что у тебя такие же взгляды. Хочешь взглянуть на этого красавца?
Не дожидаясь ответа, Нифонтов достал из сейфа средней толщины папку. В ней было два больших конверта из плотной коричневой бумаги. В одном была стандартная ориентировка Интерпола с черно-белым фотоснимком разыскиваемого преступника, описанием его примет и довольно длинным перечислением имен, которыми он пользовался. В конце стопки листков было пять цветных снимков, весьма качественно выполненных на лазерном принтере.
— Досье Пилигрима, — пояснил Нифонтов. — Я позаимствовал его на время в ФСБ. Все данные собраны Интерполом. О нашем участии в его многотрудной судьбе — ни слова.
То ли действительно в его агентурном деле ничего больше не было, то ли на всякий пожарный зажали или даже уничтожили.
Голубков всмотрелся в снимки. Два из них были сделаны в тюрьме, а три — явно скрытно — на улице то ли Вены, то ли Берлина. На них был запечатлен среднего роста, худощавого сложения человек лет тридцати с длинными черными волосами, перехваченными сзади в «конский хвост», с правильными суховатыми
