— Как всегда, глупости. Всякие традиции, обряды. Эллинисты предлагали отказаться от обрезания, что, естественно, не нравилось христианам в Иудее… И вот догадайтесь, кто в сорок девятом году отправляется в Сирию с целью разрешить все эти споры?
— Петр?
— Именно. Прародитель пап. В конечном счете Петру не удалось предотвратить раскол. Напротив, именно в сорок девятом году две христианские фракции разошлись окончательно. С этих пор все разладилось. С одной стороны, еврейский национализм, доведенный до крайности зелотами, усиливается из-за давления римлян, с другой стороны, Павел создает Церковь, которая все больше обращается к грекам.
— Почему Павел?
— Годом раньше, в сорок восьмом, апостолы устроили совещание, названное потом Иерусалимским собором. По завершении его было решено, что миссия Петра — обращать в христианство евреев, а Павла — язычников.
— Понятно…
— И, по мнению вашего отца, Петр будто бы смекнул, что в Антиохии дела пойдут лучше, чем в Иерусалиме. Поэтому он решил доверить таинственную реликвию первым христианам Сирии. Быть может, он надеялся потом забрать ее, но, к несчастью, через полтора десятка лет жизнь его завершилась на кресте в Ватикане.
— Я не понимаю, почему он не мог увезти Йорденский камень с собой…
— Я тоже задала себе этот вопрос. Но по всей вероятности, Иисус объяснил ему, что речь идет о бесценной реликвии, которую нужно всегда хранить в безопасном месте. Мне кажется, Петр просто понял, что слишком опасно оставлять ее при себе. Вот поэтому он и отдал ее христианской общине в Сирии, которой полностью доверял.
— Пусть так. Но можно ли быть уверенным, что камень спрятали именно в Сирии?
— Хороший вопрос. Ваш отец обнаружил след. Вы помните те два письма, что он послал мне по факсу, убеждая меня приехать в Горд?
— Да. В одном было начало рукописи Дюрера, а во втором текст, имеющий отношение к Карлу Великому…
— Правильно! Следовательно, в этом документе мы имеем надежное доказательство того, что Йорденский камень действительно существовал. И это позволило вашему отцу, а вслед за ним мне, повернуть события вспять. Начать расследование в прошлом…
В этот момент сомелье принес нам вино. Сделав безошибочный выбор в пользу Софи, он налил немного на донышко ее бокала, чтобы она могла попробовать. Взяв в правую руку бокал и держа его за ножку, она чуть тряхнула вверх вязкие капли густого вина и стала смотреть, как тонкая золотистая пленка сползает по прозрачной стенке. Затем она поднесла бокал к носу и беззвучно вдохнула, после чего пригубила. Подержав вино во рту, она выпила его и жестом показала, что оно превосходно.
Я улыбнулся сомелье, и тот наполнил оба наших бокала.
— За ваше здоровье! — провозгласила Софи.
Мы чокнулись, и, когда нам принесли паштет, Софи продолжила свой рассказ:
— Я обнаружила, что в нескольких исторических книгах упоминаются христианские реликвии — совсем не обязательно Йорденский камень, — будто бы подаренные Карлу Великому Харуном ар-Рашидом. И вот я попыталась пойти по этому следу…
Я пожал плечами:
— Очень жаль, но вы меня запутали. Я не знаю даже, кто такой Харун ар-как его там…
Софи не сумела сдержать улыбку.
— Ар-Рашид. Дайте я доскажу, — попросила она. — Начать нужно с Магомета. Вы знаете, что этот человек перевернул всю историю арабского мира…
— Конечно.
— В самом начале седьмого века на Магомета снизошло озарение, прозрение. Убежденный в существовании единого Бога и в неизбежности божьего суда, он бросает вызов религиозному политеизму Мекки. Следует помнить, что Магомет женился на дочери богатого купца. Коммерческая деятельность давала ему возможность встречаться с евреями и христианами, чем объясняется его знакомство с Евангелиями и, вероятно, пристрастие к монотеизму. Подобно Иисусу, сила которого состояла в том, что он говорил на языке народа, Магомет проповедует на арабском, привлекая к себе народ и особенно бедняков. Он добивается такого успеха, что против него — опять же подобно Иисусу — начинаются гонения. Он вынужден скрываться, и соседний город Медина, соперничающий с Меккой, соглашается принять его. Медину населяли тогда и евреи, бежавшие из Иудеи, и арабы…
— У меня такое ощущение, будто я вернулся в школу…
— Подождите, скоро вы поймете, к чему я веду. Мало-помалу жители Медины принимают сторону Магомета, и в шестьсот двадцать втором году он получает в этом городе официальное признание. Кстати, шестьсот двадцать второй год считается в исламе началом новой эры. Сила Магомета была в том, что он установил режим власти одновременно религиозной и политической, что не противоречило местным традициям. Тогдашняя Аравия была страной племенной, и каждым племенем управлял вождь,
— Еще бы, — солгал я.
— Нужно знать, что в ту эпоху Ближний и Средний Восток были поделены между двумя враждующими империями: Византией и Сасанидской [33] Персией.
— Это уже ваша сфера!
— Да, но только пока! К несчастью, предстоящие мне исследования выведут меня далеко за пределы моей любимой темы. Как бы там ни было, я, с вашего позволения, закончу рассказ…
Она отпила глоток вина из бокала и продолжила:
— В шестьсот двадцать восьмом году между двумя империями произошли две войны. Последние. Да, Византия в них победила, но оба соперника истощили силы. Образовалась брешь, в которую и хлынули мусульмане. Абу Бекр, тесть Магомета, становится его преемником. Его называют Халиф, что означает «доверенное лицо Пророка». Чтобы укрепить свою власть, он завоевывает всю Аравию и насаждает там ислам. За Аравией последуют Ирак, Сирия и Египет.
— Стало быть, мы снова в Сирии! — перебил я.
— Вот именно! В шестьсот тридцать шестом году, то есть спустя шестьсот лет после визита Петра в Антиохию, войска халифа Абу Бекра захватили Сирию. Иерусалим пал в шестьсот тридцать восьмом году. Здесь важно понять вот что: несмотря на истовую веру, арабы — не варвары, разрушающие все на своем пути. Напротив, они проводят очень умную политику интеграции завоеванных стран, и эта гибкая система прекрасно функционирует. Обращение в ислам совершается постепенно. Поэтому реликвии, найденные в Антиохии и Иерусалиме, не были уничтожены. Порой халифы присваивают их, хранят как некую святыню. Более чем вероятно, что в руках одного из халифов оказался и Йорденский камень. Наверняка известно то, что в восьмом веке им владел Харун ар-Рашид, несомненно самый выдающийся халиф династии Абассидов.
— А как же он попал к Карлу Великому?
— У меня есть одна идейка на этот счет, но я еще не все проверила. Если все пойдет хорошо, я расскажу вам завтра.
— Ну что ж! Поздравляю. Это… это потрясающе!
— Это всего лишь гипотеза, но поскольку мы знаем, что Йорденский камень перешел от Иисуса к Карлу Великому через Харуна ар-Рашида, такого рода предположение выглядит весьма правдоподобным.
— Это просто невероятно!
— Самое удивительное состоит в том, что никто из хранителей камня, кажется, не понимал его реального предназначения. Во всяком случае, никто не догадывался, что это ключ, позволяющий
