акцентом, выдававшим его австралийское происхождение.
– Здесь недалеко есть очень симпатичная гостиница. Пройдите дальше по улице, она будет на другой стороне Олд Бромптон-роуд, номер дома – шестнадцать.
Мужчина горячо поблагодарил ее и поднял свой багаж.
– Пионы и правда замечательные, – заметил он выходя.
Хозяин столярной мастерской внимательно изучил чертежи. В любом случае заказ Маккензи было бы очень трудно выполнить в предлагаемые сроки. Наброски Антуана значительно упрощали работу мастерской, дерево еще не начали распиливать, так что он не видел никаких проблем в том, чтобы заменить предыдущий заказ этим. Договоренность была скреплена крепким рукопожатием. Антуан мог спокойно уезжать на экскурсию в Шотландию. Рабочие прибудут на место и сразу приступят к установке, так что к вечеру воскресенья все будет закончено. Пора поговорить о других текущих проектах, а в ресторанчике километрах в десяти отсюда для них заказан столик.
Матиас посмотрел на часы: уже два!
– Может, посидим подольше на этой террасе? – жизнерадостно предложил он.
– У меня есть идея получше, – возразила Одри и потянула его за собой.
Она жила в маленькой студии на самой верхотуре башни напротив порта Жавель. Если сесть на метро, через четверть часа они уже будут там. Пока она звонила в редакцию, чтобы предупредить, что задержится, а Матиас по телефону менял обратный билет, вагон надземного метро уже нес их по рельсам. Поезд остановился на станции Бир-Хакейм. Они сбежали по огромным металлическим эскалаторам, а на набережной Гренель еще прибавили ходу. Когда они выскочили на эспланаду, окружающую башню, совершенно запыхавшийся Матиас, остановившись, нагнулся вперед, упираясь руками в колени. Потом выпрямился и посмотрел на высоченное здание.
– Какой этаж? – прерывистым голосом выдавил он.
Лифт поднимался до двадцать седьмого. Кабина была непрозрачной, и Матиас смотрел только на Одри. Когда они зашли в квартиру, она подошла к оконному проему, выходящему на Сену. Задернув занавески, чтобы не вызвать у него головокружения, она все же головокружение вызвала, но иным образом – сняв кофточку; потом позволила джинсам скользнуть по ногам вниз.
Народу на террасе не убавлялось. Эния бегала от столика к столику. Она приняла плату от австралийского серфингиста и охотно согласилась посторожить его доску, пусть только прислонит ее к стене в служебном кабинете. Ресторан вечером открыт, он может забрать ее до двадцати двух часов. Она показала ему дорогу и вернулась к своим обязанностям.
Джон поцеловал руку Ивонны.
– Сколько осталось времени? – спросил он, ласково поглаживая ее щеку.
– Сказала же тебе, я доживу до ста лет. – А вот что врачи сказали?
– Те же глупости, что всегда.
– А может, что ты должна поберечь себя?
– Ну да, что-то в этом роде, ты же знаешь, каково понять их птичий язык…
– Уходи на пенсию и перебирайся ко мне в Кент.
– Если я тебя послушаю, вот тогда точно укорочу свой век. Я не могу бросить ресторан, ты же понимаешь.
– Но ведь сегодня ты прекрасно его бросила…
– Джон, если мое бистро закроется после моей смерти, это убьет меня во второй раз. И потом, ты же любишь меня такой, какая я есть, и за это я люблю тебя.
– Только за это? – насмешливо удивился Джон.
– Нет, еще за твои большие уши. Пойдем в парк, мы пропустим финал.
Но сегодня крикет Джона не волновал. Он взял немного хлеба из корзинки, расплатился по счету и вышел под руку с Ивонной. Он повел ее к озеру, и вместе они кормили гусей, которые, едва завидев их, принялись гоготать.
Антуан поблагодарил хозяина. Вместе они вернулись в мастерскую. Антуан подробно объяснил детали чертежей старшему мастеру. Максимум через два часа он сможет уехать. С другой стороны, торопиться не имело смысла, потому что детьми занимался Матиас.
Одри прикурила сигареты и вернулась в постель к Матиасу.
– Мне нравится вкус твоей кожи, – проговорила она, лаская его спину.
– Когда ты вернешься? – глубоко затянувшись, спросил он.
– Ты куришь?
– Я бросил, – закашлявшись, признался он.
– Ты опоздаешь на свой поезд.
– Это означает, что тебе пора возвращаться на телевидение?
– Если хочешь, чтобы я приехала к тебе в Лондон, мне необходимо закончить монтаж этого репортажа, а там конца-краю не видно.
– То, что я отснял, так плохо?
– И даже хуже, мне приходится выуживать материал из архивов; не знаю, чем уж тебя так заворожили мои коленки, но ты снимал только их.
