– Кто поел, спускайся с нар – на уколы! – крякнул Боксер и, обернувшись к висячим скелетам на решетках, добавил: – Вас это тоже касается, спускайтесь и согнитесь в свою любимую позу… Хоть штанов на вас нет, и то ладно.
Враль уже приготовился отламывать ампулы, как его учил Саркисов. Боксер приготовил шприц.
– Алик, а больно это? – спросил первый пингвин, согнувшись в позу «Г». С каким обожанием они на него смотрели! Алик ведь человек! Высшее существо! Совершенно из другого мира, не то что они.
Боксер одному за другим втыкал без всякого сострадания длинную тупую иглу в тощую задницу, вспрыскивая пенициллин. Когда Враль прочел название препарата на коробке, он в который раз удивился: пенициллин от поноса?
– Не в поносе дело, – объяснил Боксер на обратном пути, – а в том, что у этих блядей сифилис. Оттого они в ЗУРе, их сюда сам Кирш собрал.
«Сам Кирш» – это, оказывается, тот самый главный начальник местного здравоохранения, у которого Скиталец в центральном изоляторе третью категорию себе отголодал. А здесь… Приехав однажды на Девятку во главе медицинской комиссии проверить положение гигиены половой жизни (в комиссии не было гинеколога) и обследуя одного козла, подслеповатый лысый Кирш чуть было не воткнул свой длинный нос в обследуемый объект. И тогда он заорал на всю зону: «Всех в БУР! Всех! Хватит! Прочь!» В результате проверки выяснилось, что у многих «девочек» четыре креста (последняя стадия развития сифилиса –
– Главная беда, – вздохнул с горечью повар Быдло, – что закрыли и «замужних», и других с вполне безупречным поведением. Из-за этих сифилисных блядей «порядочным женщинам» приходится страдать. Вот Оля с Изабеллой – здоровые, но там и заразиться могут. Изабелла же за Лешкой Барнаульским замужем, а Оля жила с Кнуром, которого на 13-м зарубили. Вдова теперь…
– А там один… одна, – вспомнил Враль, – страшилище, старое, без зубов… Что? Тоже? Разве с таким кто-нибудь захочет?
– А-а, это Белладонна. Со стажем блядища. Сам-то я не проверял, но, говорят, что у нее это дело классно получается, – объяснил Быдло. – А то, что без зубов… На что зубы-то?
– Пока они жили в зоне, – заметил Боксер, – их самих напяливали, теперь они друг друга… кто кого. Те, которые всех других в карты обыграли, там султаны, остальные – их гарем. Представляете, какая козлиная идиллия? Козел трахает козла… Бисексуализм по-научному получается.
Боксер изредка прибегал к латинским терминам: доктор все-таки.
– Если выпустить их в мир божий и необъятный, одеть, допустим, в цивильные костюмы, смокинги, фраки, галстуки, шляпы, ведь о них скажут – люди! О каждом. Человек, мол! Импозантный мужчина! Встретится тебе с какой-нибудь дамочкой под ручку – она влюбленно ест его глазами… взирает в его мужественные очи… Какой напрашивается вывод? Прежде чем женщине выйти замуж, необходимо удостовериться, что ее избранник – мужчина.
Глава вторая
1
На Девятке вновь прибывшим не давали времени на ознакомление с обстановкой или на адаптацию: сегодня приехал, нарядчик зачислил в бригаду – завтра канай на развод. Как известно, Враля определили в 37-ю королевскую, но… у него была первая категория! Значит, ему полагалось выходить в тайгу. Он же был поставлен в известность, что будет шнырем в секции у воров. Воры это решили, а о такой мелочи, как обеспечить ему «освобождение» – забыли.
Освобождение от таежного труда можно было получить только у врача, в данном случае у Боксера, единственного здесь представителя медицины. Это не представлялось проблемой: Враль ему понравился, он даже предложил, что будут вместе бегать. Боксер любил по утрам заниматься оздоровительным бегом, одному ведь скучно. Пробовал клеить на это Скита, но тот отказался. Скит был независимой персоной: приближенный самого Мора.
Официально Мор считался библиотекарем в KBЧ, но все знали, что из авторитетных воров зону держал именно он, затем шли видные воры – Петро Ханадей, Тарзан, Чистодел. По закону ворам работать, как и занимать в зоне должности, не полагалось. Они и не занимали, за исключением Мора, которого считали настолько неприкосновенной личностью, что было естественным числиться ему библиотекарем, на самом деле библиотекарем, шнырем и оруженосцем – всем одновременно был Скит.
В тот день, когда Боксер, Быдло, Враль и Хмырь ходили в ЗУР делать уколы козлам, Боксер попросту забыл, что Враль остался в зоне фактически на положении отказчика, забыл дать ему «освобождение» от лесной работы по состоянию здоровья.
Враль, честно сказать, в других лагерях тоже был отказчиком и за это немало пострадал, то есть из-за своих убеждений: был отказчиком не потому, что считал необходимостью бороться за сохранность сибирских лесов, – ему было неинтересно подчиняться бессмысленным, на его взгляд, требованиям. Строптивостью характера тоже отличался, причем, как он сам заметил, за последние годы стал относиться к жизни и человекообразным с необъяснимым презрением.
Жизнь не казалась ему справедливой. Что же касается отказчиков вообще, эти мужественные люди нравились ему своей стойкостью, несгибаемостью: администрация старалась заставить их трудиться, сочиняла для них лозунги в духе изящной словесности: «Честный труд – дорога к дому, запомни сам – скажи другому». Разве не гениально? Отказчики оставались глухи к красоте поэтического слова.
Им обещали, что труд облагораживает их телесно и духовно – они отказывались облагораживаться, утверждая, что от труда станешь горбатым.
Обещали хорошо кормить – они довольствовались «пониженной нормой» питания да еще сами изобретали вредные антилозунги: «От работы лошади дохнут».
В действительности так и было.
Или же: «Пусть работает медведь, у него четыре лапы!» – Мечта, что и говорить: медведь тоже не дурак.
Суки в своих зонах палками учили их любить труд, но убедились: из-под палки настоящий отказчик труд
