Ошибки быть не могло: вот он, желтый сульфидный осадок, мышьяк, элемент с мужским именем, короче говоря, яд Митридата и мадам Бовари.
Остаток рабочего дня ушел на перегонку пировиноградной кислоты и на размышления об отравленном сахаре. Не знаю, как готовят пировиноградную кислоту теперь, но в те времена мы смешивали серную кислоту с содой в эмалированной кастрюле, получали бисульфат, выливали его прямо на пол, чтобы он затвердел, а затем размалывали в кофемолке. Потом нагревали до двухсот пятидесяти градусов Цельсия смесь этого самого бисульфата с виннокаменной кислотой и после выпаривания и перегонки получали искомый продукт. Поначалу мы пользовались стеклянной посудой, но она билась и лопалась в таких количествах, что мы купили у старьевщиков десять жестяных канистр из вторсырья, которые, пока не был изобретен полиэтилен, использовались повсеместно в качестве емкостей для бензина. Поскольку заказчик по-прежнему оставался доволен качеством получаемого от нас продукта и намекал на увеличение поставок, мы решили не останавливаться на достигнутом и заказали местному кузнецу незатейливый цилиндрический аппарат, поместили его в выложенное кирпичом ложе, на дне и стенках которого укрепили четыре спирали по тысяче ватт каждая и подсоединили их к электрической сети незаконно, мимо счетчика.
Коллега, читающий эти строки, пусть тебя не удивляет эта допотопная химия! В те годы не только мы, не только химики жили так: шесть лет разрушительной войны отбросили мир назад, в результате чего многие естественные для цивилизованного человека потребности были забыты, в первую очередь – потребность сохранять человеческое достоинство.
Пока перегоняемая кислота капала с конца змеевидного охладителя в коллектор тяжелыми золотистыми каплями, сверкавшими как драгоценные камни (на каждых десяти каплях мы зарабатывали одну лиру), я думал об отравленном мышьяком сахаре и старике, которому никак не подходила роль отравителя, впрочем, как и жертвы отравления.
Он вернулся на следующий день и настоял на том, чтобы прежде расплатиться, а потом уже выслушивать мое заключение. Когда я сообщил ему результаты анализа, на его лице появилась улыбка, скорее похожая на гримасу.
– Вы меня обрадовали, я всегда говорил, что этим кончится, – сказал он.
Ему явно хотелось рассказать свою историю, но он не решался начать без встречного знака, без просьбы с моей стороны. Я не заставил себя ждать, и вот эта история, слегка пострадавшая от перевода с пьемонтского (в основном разговорного) диалекта на окаменевший итальянский, более всего подходящий для эпитафий на могильных плитах:
– Я по профессии сапожник. Если этим ремеслом заниматься смолоду, оно вовсе не так уж плохо: работа у нас сидячая, не очень утомительная, можно людей повидать, перекинуться с ними парой слов. Конечно, сидя целыми днями с чужими башмаками в руках, больших денег не заработаешь, но с этим в конце концов смиряешься, привыкаешь, как привыкаешь к запаху старой кожи. Мастерская у меня на углу улицы Джоберти и улицы Пастренго, я уже тридцать лет работаю, меня тут все знают. Чеботарь из Сан-Секондо – это я и есть. Я все больные ноги в округе изучил, мне для работы только молоток нужен и дратва. И вот вдруг является молодой парень – высокий, красивый, с гонором, к тому же чужак. Открывает свою мастерскую в двух шагах от моей и оборудует ее всякими механическими приспособлениями: одни растягивают обувь вширь, другие в длину, третьи строчат, четвертые подметки подшивают. Сам я там не был и машин тех не видел, мне про них другие рассказывали. Этот парень написал на карточках свой адрес, телефон и рассовал в почтовые ящики по всей округе. А телефон-то зачем, он что, повитуха?
Вы, наверно, думаете, что дела у него сразу же пошли хорошо. Поначалу, в первые месяцы, – да; к нему стали ходить, кто из любопытства, кто чтобы подхлестнуть нас к конкуренции, впрочем, надо признать, цены у него в принципе были невысокие. Но потом, когда он почувствовал, что работает себе в убыток, он цены поднял. Уверяю вас, я ему зла не желал. Сколько я повидал таких на своем веку, и не только среди сапожников, которые пускались с места в карьер и ломали себе шею. Он же, как мне говорили, желал мне зла, я это точно знаю, потому что мне все про него рассказывали, и знаете кто? Старушки с больными ногами, у которых уже нет желания далеко отходить от дома, да и обувь у них в одном-единственном экземпляре. Вот они приходят ко мне, сидят, ждут, пока я чиню им туфли, и все мне рассказывают, держат, так сказать, в курсе.
Он меня ненавидел и наговаривал на меня невесть что. Будто подметки я делаю из картона. Будто напиваюсь каждый вечер до потери сознания. Будто жену свою угробил ради страховки. Будто одному из моих клиентов гвоздь, вылезший из подметки, проткнул ногу и он умер от столбняка. Вы же понимаете, что после всего этого я нисколько не удивился, обнаружив однажды утром в куче принесенной для починки обуви этот пакет. Я сразу заподозрил неладное, но решил проверить: дал немного сахара коту и того через два часа вырвало в углу. Тогда я подмешал щепотку в сахар из сахарницы, и мы с дочкой вчера положили его в кофе. Через два часа нас тоже вырвало, как и кота. Теперь у меня есть ваше заключение, так что я полностью удовлетворен.
– Вы заявите об этом? Дадите делу ход?
– Нет, ни в коем случае. Я уже сказал вам, он просто жалкий человек, я не собираюсь его разорять. Мир велик, в нем всем места хватит, в том числе и сапожникам, только он, в отличие от меня, не знает об этом.
– И как же вы поступите?
– Завтра с одной из моих старушек я отправлю ему этот пакет обратно и записку со своей фамилией приложу. Нет, лучше я сам ему отнесу пакет, чтобы увидеть, какое у него будет лицо, а заодно объясню ему кое-что. – Он оглядел лабораторию, как будто это не лаборатория, а музей, и добавил: – Ваше ремесло тоже хорошее, оно требует внимания и терпения. Тому, у кого нет ни того, ни другого, лучше подыскать себе другое занятие.
Он попрощался, взял пакет и с присущим ему спокойным достоинством пошел, минуя лифт, к лестнице.
АЗОТ
И вот наконец появился клиент, о котором мы мечтали, – клиент, пришедший за консультацией. Консультирование – идеальная работа; ты зарабатываешь себе престиж и деньги, не надрываясь при этом, не пачкая рук и не рискуя получить ожог или отравление. Надо только снять рабочий халат, повязать галстук, в глубокомысленном молчании выслушать вопрос, и можешь чувствовать себя Дельфийским оракулом. Потом следует тщательно взвесить ответ и сформулировать его на языке витиеватом и туманном, чтобы клиент тоже считал тебя оракулом, достойным его доверия и тарифных ставок, установленных Орденом Химиков.
Клиент, о котором мы мечтали, оказался жирным коротышкой лет сорока с усиками под Кларка Гейбла и черными волосами, которые пучками лезли у него из ноздрей и ушей, покрывали тыльные стороны его ладоней и даже фаланги пальцев до самых ногтей. Он был сильно надушен, напомажен и вид имел какой-то вульгарный: то ли сутенер, то ли плохой актер в роли сутенера, то ли бандит с большой дороги. Он сообщил мне, что является владельцем косметической фабрики и что у него как-то не ладится с одним сортом губной помады. Ну, хорошо, говорю, приносите образец. Да нет, говорит он, тут такая проблема, короче говоря, лучше бы на месте посмотреть, так что, если кто-то из вас двоих приедет на фабрику, проще будет устранить неполадки. Завтра в десять утра? Хорошо, завтра в десять утра.
Было бы, конечно, шикарно прибыть туда на автомобиле. Но с другой стороны, будь ты химиком с собственным автомобилем, а не бедным бывшим лагерником, пишущим на досуге книги, да еще только что женившимся, тебе вообще не пришлось бы тут заниматься выделением пировиноградной кислоты и бегать за всякими подозрительными производителями губной помады. Так что я облачился в лучший из моих (двух) костюмов и даже подумал, что велосипед правильнее будет оставить где-нибудь поблизости во дворе, а самому сделать вид, что приехал на такси. Впрочем, когда я оказался на фабрике, мне стало ясно, что переживать насчет престижа не стоит: фабрика представляла собой грязный захламленный сарай, в котором гуляли сквозняки и толклись около дюжины хамоватых ленивых девиц, неопрятных и густо накрашенных. Хозяин фабрики с важным видом давал пояснения, явно гордясь собой; помаду он называл на
