бездельники-агитаторы, которые должны разъяснять всем и везде большие задачи сталинских пятилеток?!
Могилу вырыли, перекинули через нее две доски, поместили на них гроб. Настала очередь пастора сказать последние прощальные слова напутствия Алфреду — уж скольких прихожан, уходивших в вечность, напутствовал он. И говорил он святые слова про Всевышнего и Его любовь, о всепрощенье и вечном покое. Мужчины слушали привычно молча, женщины вытирали слезы.
Мелинде не до слез, она озабочена не вечностью, а своим предстоящим докладом. Пока пастор читал проповедь, она пыталась сосредоточиться, соображая, о чем ей еще сказать. Проповедь пастора отвлекала — совсем другая тематика. От нее требуют организационной работы среди молодежи, а какая она должна быть, эта работа? Ее уже упрекали, что молодежь на селе неактивно участвует в строительстве нового общества, не ходит на собрания, что идейно-политическая ориентация низка, газет, журналов не читают, политической литературой не интересуются, даже художественной перестали. Многие находятся под влиянием националистически настроенной молодежи…
Бред собачий! Слова без содержания. Немцы призывали построить новую Европу, теперь заставляют строить новое общество — всем все новое подавай. Из чего, из кого? Ведь никто же этим всерьез не интересуется.
— …В присутствии многого народа, — врезался в мысли Мелинды нудный голос пастора, стоявшего с Библией в изголовье могилы, — Христос признался, что он есть Мессия, в чьих руках власть над миром и человеческим родом. И сказал Христос: «Мне дана вся воля на небе и на земле. Потому говорю вам: идите и приведите в веру все народы через крещенье их во имя Отца и Сына и Святого Духа, и учите их жить, как я вам повелевал. И, смотрите, я ежедневно буду с вами до скончания мира…»
«Пастору хорошо, — мелькнула у Мелинды завистливая мысль, — у него и Отец и Сын и Святой Дух. У меня же одна лишь брошюра “Блокнот в помощь агитатору”». Началась эпоха глупостей, подумала она машинально, но жить-то надо, а она всего лишь женщина.
Мелинда еще очень завидовала тем, кто с легкостью принял новые правила игры и следовал им с большой готовностью, конечно же с пользой для себя.
«Мне бы так, — подумалось машинально. — А ведь надо приспособиться. Лучше всего, пожалуй, перейти в торговлю… В Ориссааре требуется буфетчица… С докладом тогда не возиться…»
Гроб с Алфредом стали опускать в могилу. Мелинда очнулась от дум и шепнула Королю:
— Поди брось горсточку земли.
Король на кладбище присутствовал, но до его сердца происходящее не доходило. Он видел людей и не видел. Он их видел не целиком, а по частям: шерстяные платки, резиновые сапоги, ботики, полушубки или заплатки на них — все в отдельности крупным планом; также и камни, песок, еловые венки — все отдельно от происходящего в целом. А люди… Он их видел всех, ощущал их массу, но слышал не то, что говорили, в том числе и пастор, — он осознавал гул, гомон, шепот. А сердце ничего не чувствовало, оно странствовало в прошлом — в долине Кадри, где лань пила из ручейка в Ночь Рождения Христа, потом на Сааре, на хуторе Куриный Нос, но больше в небесно-синем доме у реки Тори. Тори — символ свободы его детства.
— Поди, поди, — дошел с трудом до его сознания шепот Мелинды, и он встрепенулся, робко подошел к могиле и стал руками, словно собачонка, бросать-швырять землю в могилу. Тогда взрослые тоже, бросив по горсточке, принялись лопатами забрасывать гроб. Короля же оттащила Ида с У Большой Дороги.
Стали расходиться. Наверное, именно Король должен был быть в центре всеобщего сочувствия, на самом деле оно всеми почему-то высказывалось старому Юхану. Конечно, он похоронил сына, но ведь привык уже к потерям, и у него еще оставалось, кого терять. Король же потерял единственного отца, и это факт.
Но тем не менее именно вокруг Юхана суетилось население Сааре в стремлении доказать наибольшее к нему сочувствие. А Юхан молчал. Не простившись с пастором, зашагал прочь. У него будет еще время побыть здесь одному. Да и долго ли осталось приходить. Вот дождется Ангелочка… В конце концов, сюда собираются все Рихарды, закончив пустяшные житейские дела.
Итак, ушел осмотрительный Алфред, оказавшийся в капкане, расставленном политиками тут и там, но ход времени продолжается со страданиями народов, политическими заблуждениями, поисками истины. Когда же наконец она отыщется? Как сказал Лоцман Счастья: слишком распространился в мире микроб жадности, все хотят всех перехитрить, надеются, что они единственные в состоянии правильно предугадать пути судьбы. Но уже сколько тысяч лет такое происходит на земле…
Кто из звениноговских был в резиновых сапогах, прямиком пустились через лес, остальные на розвальнях. А Король? Он только сейчас осознал, что получил в наследство трон владения, называемый Жизнью. Отныне он сам будет в ней править-властвовать. — Отстали от всех и его друзья. Иван уже запалил свою трубку.
— Пошли к нам?! — позвал Иван и двинулся вперед в сторону Смолоспускового леса, в котором стоял их Дом Вороны. Да и куда еще? На Сааре Королю вовсе не хотелось, там уже и Вилки не стало…
Но у Лилиан было свое мнение. Она нерешительно, глядя просительно на Ивана, словно ища поддержки, проговорила:
— Отец же не против, что и он у нас поживет пока… — она явно имела в виду Его Величество. — А Иван будет жить у нас, — объяснила она Королю.
Наверняка у Вагнеров такого решения коллективного еще не принималось, по крайней мере относительно Короля, так что Лилиан и за отца тут решила, но Иван, похоже, с таким решением согласился с удовольствием. Он тут же принялся убеждать Короля, что Вагнер вовсе не страшный, не злой, что орет только тогда, когда без спросу трогают его вещи, и то больше напускает на себя.
Такой поворот дел удивил Короля. О, нет! Он уже не тот чудак, который бегал по городу, чтобы оповестить всех о дне своего рождения. Он уже многое знает о жизни.
До войны в Европе существовало одиннадцать официально учтенных историками королей и один, ими не учтенный, то есть Король Люксембургский. Теперь война подходила к концу и королей сильно поубавилось. Король же Люксембургский ушел, можно сказать, в народ.
Хотя… Уйти-то в народ он ушел, но что его там ждало? Какие напасти стерегли в будущем? Что ждало их всех? Может, не стоило так уж ринуться, сломя голову, в массы? Если ты король, постарайся оставаться им до последнего, ибо в жизни так заведено: если ты хищник — рви, кромсай, жри без жалости; если же ты столяр — строгай, пили и делай свое дело на совесть; если же ты нищий — проси милостыню, иногда могут и дать, ибо не бывает добра, когда переходишь из одного качества в другое, как, собственно, и случилось с Алфредом. Но Его Величеству, если судить трезво, не из чего было выбирать, а его собственное качество еще не было ему известно. Потому что будущее оказалось затерянным в тумане, да и не только его одного.
Глава XV
В ночь после похорон Алфреда через лес Смолоспуска пробивались к Святому кладбищу трое мужчин и женщина. Они тихо переговаривались явно нетрезвыми голосами.
С другой стороны к нему шли еще трое мужчин, не отвлекаясь на разговоры. И они то и дело прикладывались к дорожной фляге. Кладбище не являлось их целью, оно не было для них местом встречи, конечная цель и у тех и у других располагалась далеко за кладбищем: первая группа во главе с Терезой должна была, миновав его, продолжать свой путь в Тыллусте, а зачем им туда понадобилось, об этом лучше и не гадать; другая же группа, во главе с Сула, встретив в Тыллусте нелицеприятных субъектов, то есть пограничников, решив из-за них немного изменить маршрут следования, добиралась теперь тоже через Смолоспусковый лес, чтобы выбраться на Сухоместовое шоссе, намереваясь по нему двигаться дальше к намеченной цели — в Сухое Место, чтобы оттуда перейти по льду пролив; одним словом, эти люди стремились на Большую землю. И той и другой группе не миновать было одинокого Дома Вороны, мимо которого пролегала единственная дорога в это время, тоже местами уже затопленная весенним половодьем.
