— Чего ты?
— Болит.
Останавливаться, делать привал? А там, гляди, повечереет, идти станет еще труднее, и кто знает, когда они доберутся домой, Маша будет волноваться. Бояров решил идти, чего бы это ни стоило. Валерку он понесет на себе.
— Полезай-ка.
Тот послушно взобрался отцу на закорки.
— Двинули.
В полном молчании миновали одну поляну, другую, а конца лесу все не было. Между тем подул ветер, на небе закурчавились первые облака, тени стали гуще.
Бояровы шли прямиком, без дорожек и тропинок; на их пути попадались то обросшие мхом пни между огромных сосен и пихт, то заросшие сырые буераки.
ЗАБЛУДИЛИСЬ
Поляна, на которой Валерка наколол ногу, появилась неожиданно. Ее легко было узнать по двум пихтам, обожженным молнией. На эти деревья они обратили внимание еще в первый раз: одно — с двумя огромными пальцами-пиками, другое — высокое и тонкое, как антенна.
Бояров осмотрелся. Поляна, как венком, окружена соснами и пихтами. То там, то здесь горят пижмы — дикие желтые рябинки, раскидистые донники, золотарники — «золотые розги». Место приметное. А если к тому же делать ножом зарубки на деревьях, то ничего не стоит отыскать эту поляну снова, даже в сумерки. И Бояров решился. Он опустил Валерку, поставил на землю корзину, застегнул на все пуговицы косоворотку, зачем-то снял картуз и сдул с него несколько сосновых иголок.
— Мы… кажется, заблудились? — спросил вдруг Алешка.
— Заблудились? — посмотрел на отца и Валерка.
Бояров составил корзинки вместе, наломал ветвей и сложил их возле корзин.
— Подождите тут, а я поищу дорогу… Только отсюда — ни шагу. Поняли?
— Поняли, — сказал Валерка и вдруг спросил: — А нельзя и нам? С тобой чтобы?
— Вы ж устали… И нога у тебя болит. Так мы всю ночь проканителимся. А сам я быстро найду.
Бояров достал из корзины остаток хлеба, рыбину:
— Вот поешьте. А я пошел…
Бояров прошел на край поляны, оглянулся — сыновья сидели друг возле друга и смотрели ему вслед. Валерка махнул рукой. Бояров остановился, подумал и… вернулся, подошел к ребятам, сел на кучку ветвей. Торопливо достал портсигар, закурил. Затянулся горьким дымком.
— Папанька, что ж ты? — спросил Алешка.
— А ничего. — Бояров бросил окурок, прижал его веткой, потом пощупал ногу Валерки.
— Ну как? Болит еще?
— Совсем уже не болит.
— А идти можешь?
— Могу.
Валерка встал, сделал несколько шагов. Идти он мог, конечно, но медленно.
— Ты думаешь, мы испугаемся? — спросил Алешка, хмуря белесые брови. — Или уйдем отсюда?
— Ничего я не думаю.
— Нет, думаешь.
Усевшись снова на ветки рядом с отцом, Валерка вставил и свое слово:
— Мы не забоимся с Алешкой. А ты скорей приходи…
Другого выхода не было: надо было идти, и чем скорее, тем лучше. Еще час-два — и лес поглотит предвечерний сумрак, а там и совсем завечереет, станет темно.
— Глядите же, ни шагу с поляны. Лешка, ты старшой, понимать должен.
— Понимаю…
— Боишься, будто мы маленькие, — сказал Валерка.
— Большие, конечно… Ладно, я пошел.
Бояров отошел на несколько шагов и оглянулся. Ребята сидели среди огромной поляны какие-то маленькие, одинокие. Он тут же успокоил себя: ну, что может случиться? Дорогу он, несомненно, найдет быстро. А пока ребята отдохнут, и идти им будет легче.
Бояров еще раз обернулся, помахал ребятам рукой:
— Я скоро вернусь! Ждите!
ПУСТАЯ ПОЛЯНА
Бояров шел быстро, почти не чувствуя усталости. Перепрыгивал поваленные деревья, взбегал на лесные пригорки, перешагивал ручейки. Осталось позади и болото. Когда кончились последние болотные кочки, началось редколесье, и Бояров понял: он на верном пути. Теперь скоро должны начаться первые порубки. Дальше идти незачем. Скорее обратно — на поляну, к мальчишкам.
Солнце клонилось к западу. Нежаркие лучи его пробивали густой зеленый сумрак, согревали лесной воздух. Под ногами потрескивали сухие ветви пихт и сосен, попадались богатые россыпи ягод. Бояров спешил, почти бежал, замедляя шаг только возле деревьев, на которых оставил метки. Еще издали он различал белые поперечные полоски на бронзе сосен.
Он обещал ребятам пойти с ними вечером в клуб, посмотреть новый фильм, нехорошо, если они опоздают. И Маша будет беспокоиться. Может быть, она тоже пойдет с ними. Завтра, в понедельник, он уйдет с бригадой на новый участок, а это далеко от поселка, надо будет новую лежневку делать, трактор переводить. Идет последняя декада месяца, а план валки не выполнен и наполовину. Будет ли по пятьсот кубов на брата? А слово давали, обещались, даже в газетке напечатали об этом.
Задумавшись, Бояров не заметил, как снова вышел к болоту. Под ногами прогибался мягкий податливый мох. Вдруг Бояров оступился и угодил меж кочек. Болотная тина охолодила ногу, наполнила ботинок. Он рванулся, стал на кочку и пошел осторожнее. Под сосной разулся, очистил ботинок от грязи.
От болота до поляны, по его расчетам, оставалось не больше километра. Это минут десять ходу. Бегом устремился дальше.
Потревоженные птицы взвивались над головой и, кри ча, оглушительно хлопая крыльями, улетали в глубь леса.
Что-то подгоняло Боярова, не давало остановиться, передохнуть.
Но вот он увидел опаленные молнией пихты, огнем полыхнувшие дикие желтые рябинки, цветки золотарника, багровой гвоздики и облегченно выдохнул: «Наконец-то!..»
Достал платок и вытер вспотевший лоб. Захотелось покурить, но лучше потом, возле ребят, он отдохнет и, конечно, подымит.
— Ребята! — позвал тихо.
Поляна молчала. Длинные ветви пихты шевелились под легким ветром. «Наверно, счрятались», — подумал Бояров. Он тихо вышел на поляну. Там, под пихтой, стояли две корзины с ягодами — его и Алешкина. Ребят же нигде не было видно.
— Алешка! Валерка! Где вы? Уж я вам задам… Погодите…
Бояров говорил негромко, почти спокойно, хотя тревожное предчувствие холодило грудь. Он обошел поляну, заглядывая под каждый куст, спрашивал тихо, словно мальчики стояли в трех шагах от него, за кустом или за деревом:
— Ну, что же вы?
