Голубые глаза глянули на нее.
– Почти Феликс, да?
– Почти, – улыбнулась она ему. – Вы второй человек за прошедшие двадцать четыре часа, кто удивился, услышав, как ее зовут. Остальные просто не замечают.
– Вот как? – он с улыбкой смотрел на кошку, а та терлась головой о его руку.
– Вчера у меня были гости, и один, кто видел ее год назад, сказал то же самое.
– Нет, правда. У вашей кошки необыкновенное имя.
– На испанском языке это означает 'счастливая', – сказала она. – Я даже не думала об этом, когда придумывала ей имя.
– Ну да, конечно же – сказал он, выпрямляясь. – Feliz. А это что? Грандиозная картина!
– Художник – моя лучшая подруга.
– Вот как? На любительскую живопись не похоже...
– Она – профессионал. Выставлялась. Здесь и в Торонто. Роксана Арвольд...
– Изящная манера письма, – сказал он. – Перья особенно тонко выписаны, хотя ощущение, что это хищная птица не покидает ни на миг.
– Представьте, Рокси именно такого эффекта и добивалась – сказала она, покосившись на гостя.
Он обернулся, окинул взглядом гостиную.
– Прелестно. Обставили со вкусом. Сочетание цветов – потрясающее.
– Еще не все доставили, – заметил она, идя следом за ним и Фелис.
Он остановился перед Цвиком:
– Тоже прекрасная вещь. Что-то есть от Хоппера. Еще один друг?
– Нет. Художественная выставка в Вашингтоне. Оглядел комнату.
– Мило! Очень мило, – сказал он. – Посмотрел на софу. – Это какой цвет?
– Абрикосовый... – ответила она, настораживаясь.
– Абрикосовый, – повторил он, кинув взгляд на обивку. – Потрясающе!
Она улыбнулась.
– Когда-то, возможно, заслуживала похвал, пока Фелис не появилась. Нужно будет перетянуть. Теперь у нее есть пробковая доска. Понимаете, у меня такое чувство: как только я в лифт, так она сюда – точить коготки.
– Похоже, вы правы. Кошка есть кошка. Попробуй отучи ее от того, к чему привыкла, – сказал он наклонясь, чтобы почесать Фелис за ушком. Та, не переставая, терлась головой о его ногу.
– Подумать только! – воскликнул он, подходя к окну. – Есть все-таки разница между тринадцатым и двадцатым этажами. Фантастика! – Высунулся, стоя у правой панели. – Из моего окна видна крыша 'Уэльса' и отнюдь не парадная сторона вон того здания.
– Осторожно! – сказала она, подойдя к окну. – Теперь панели легко скользят. Утром Дмитрий смазал пазы.
– Там, впереди, Бруклин или Квинз?
– Квинз, – ответила она, стоя у левой панели. Присвистнул.
– Потрясающий вид! – сказал он, погладив Фелис. Она уже разгуливала по подоконнику.
Они стояли и смотрела на мерцающие окна небоскребов за рекой, на огоньки мостов, отражавшиеся на глади воды, на зарево вечернего города, простиравшегося далеко за горизонт. На небе вспыхивали звездочки, некоторые из них – белые и красные – скользили по небосклону.
– Там – аэропорт Кеннеди, – сказал он.
Она спросила:
– О чем вы хотели поговорить?
Он повернулся к ней, задержал дыхание, в голубых глазах вспыхнула тревога.
– Чувствую себя виноватым, – сказал он. – В тот день, когда мы встретились в прачечной, вы спросили, не знаю ли я, кто владелец этого дома. А я ответил, что не знаю. Может быть, вам по-прежнему интересно, почему в дом столько вгрохано денег, а владелец предпочитает сдавать квартиры внаем, вместо того, чтобы продавать их. Похоже, вы из тех, кто не оставляет загадки нерешенными, – пожал плечами. – Вот я и подумал, для чего вам отвлекаться от работы и ломать голову над тем, что не представляет проблемы.
– Вы знаете, кто владелец дома?
Он кивнул.
– Кто? – спросила она.
Он коснулся ладонью своей груди, обтянутой канареечным джемпером, потом ткнул в себя пальцем.
– Я, – сказал он. – Это мой дом.
