Навстречу нам идет парень из 9 «Б», с девочкой. Вот с какой девочкой идет человек! Ладно, я не смотрю — пусть идет. А вот еще девочка переходит улицу. Сравнивать я не собираюсь. До этого не дошел.
Я покупаю билеты. Сейчас мы будем смотреть немецкий детектив. Она, между прочим, все еще держит меня за палец. Но я не обращаю внимания. Вон впереди девочка. Но мне нет до нее дела. Я просто говорю, что она там сидит, одна. Вот мы и посмотрели кино. «Ты не устал?» — «Нет. Говорят тебе: не устал!» Что за привычка переспрашивать? Мы идем в парк.
— Юра, поцелуй меня еще раз.
Так. Я уже понимаю, что произошло. Я испортил свой первый поцелуй — непоправимо. Я его столько ждал — и вот что у меня получилось: первый поцелуйчик. Лучше б я исцеловал все телеграфные столбы на Киевском шоссе. Грустно. Противно. Мерзко, товарищи! В параллельном классе есть одна девочка, Джулька Образцова. Я люблю вспоминать о ней. Ну почему я ее не поцеловал в первый раз?
— Знаешь, — говорю я, — тут светло. Вон и люди ходят.
Я уже не помню, что сам виноват. Да как она смеет так себя вести?
— Юра, — говорит она, — я так и знала! Я так и знала. Почему ты сразу не сказал? О боже! Я так и знала, что это случайно. Я же чувствовала!
Вот именно: случайно. Я молчу.
— Юра, — говорит она, — мне казалось… Мне казалось, что ты в школе на меня по-особенному смотришь. Резинку на геометрии попросил.
Она плачет. Я не понимаю, как это можно не думать о самолюбии. Это что-то не то, я ничего не понимаю. Зря, совсем зря я столько времени ходил с Венькой знакомиться с девочками — зачем мне это?
— Юра, — говорит она. — Все, Юра, все! Я ухожу. Ты не виноват. — Она убегает по аллее, потом сворачивает — и напрямик по траве.
Я хожу по парку. А! Черт с ним. Больше я об этом не думаю! Что делать? Мне ее жаль. Но что я могу сделать? Кто мне объяснит, как это получилось? Я даю себе слово забыть о девочках. По дороге домой я на них не смотрю и все же замечаю, что они на меня тоже не смотрят. Могли бы и посмотреть. Что я им, пустое место? Нет, вы подумайте: я иду по улице, а они делают вид, что меня не существует! И меня действительно не существует. Для девочек. Целых три дня. Потом я чувствую, что готов опять идти с ними знакомиться. Хоть с Венькой, хоть с кем. Не может же все время продолжаться вот такое невезение. Иногда я вспоминаю о Славике: человек в меня верил.
Я в Шуриной квартире, в комнате в восемнадцать квадратных метров с дверью в общий коридор, где, между прочим, имеется телефон, который вскоре зазвонит. Я присматриваю за Севкой. Считается, что Шура с мужем ушли в театр — ха! На этот раз они выдумали театр, потому что больных сослуживцев они навещали уже три раза, друзей своих они уже встречали и провожали, на именинах были прошлый раз — на самом деле они просто слоняются по городу или точат лясы у друзей. Я давно уже об этом знаю, но не подаю виду.
Мы с Севкой играем в лото, потом съедаем сосиски, которые нам оставила Шура. Что теперь? Я даю Севке пятак, он мне за это позволяет минут пятнадцать почитать, не больше: он теряет пятак, начинается скулеж. Я ползаю по полу, заглядываю под тахту, под шкаф и за печку. Севка, как будто так и полагается искать пятак, повторяет все следом за мной: я шарю в углу за тахтой — и он шарит, я под стол — и он туда же. Наконец мне это надоедает — я даю Севке другой пятак.
А вот и зазвонил телефон — я выбегаю в коридор. Я не могу понять, кто это со мной говорит. Какой Славик?
— Я взял номер телефона у твоей мамы. Алло, Юра! Что ты молчишь? Я свое обещание выполнил. Приезжай за девочкой! Красавица, каких мало! Скачи, мы возле моего дома.
— У меня брат под личную ответственность.
— Так придумай что-нибудь! Такой красотки тебе никто не подбросит. Скорей, а то уже зябнуть начала. Ты понял?
Я отвечаю: понял. Я кладу трубку, вхожу в комнату и даю Севке еще один пятак.
— Ты можешь побыть немного один?
— А кто будет за мной присматривать?
— Я буду. Только по телефону, понял? (Он собирается заплакать.) Мы друзья или нет? — Я уже в коридоре. Только б не заплакал — я бросаю ему последний пятак. — Там человек мерзнет, понял? — Он кивает.
Я звоню ему, когда выхожу из трамвая недалеко от дома Славика.
— Я хочу по-маленькому.
— Так что же ты не идешь? Иди.
— А я не достану свет включить.
— Встань на табуретку.
— А без света можно?
— Можно, — говорю я.
Он возвращается.
— Я сделал без света.
— Молодец! Я скоро тебе позвоню.
Я вешаю трубку и несусь вверх по улице: надо торопиться! А то еще в самом деле озябнет. Валит густой мокрый снег, фонари в такую погоду светят странным светом, в этом свете снежинки играют в игру — кто быстрей, а в затемненных местах непременно что-то шевелится, хотя совершенно ясно, что там ничего нет, — я прыгаю через лужицы, и после очередного прыжка меня выносит на них — стоят в нише подъезда, и я уже разглядел: действительно красота! И рост! Она что-то напевает.
— А где книжка, которую ты обещал? — спрашивает Славик и подмигивает мне.
— Книжку он завтра принесет, — говорит она и продолжает напевать, теперь я уже разобрал, что это за песенка: «Я тебя могу простить, как будто песню в небо отпустить». — Понятно, — выпаливает она, — знакомиться пришел.
Они со Славиком смеются.
— Она уже начинает зябнуть, — говорит Славик. — Проверь.
Я проверил: подошел и приложил ладонь к ее лбу — так мама проверяет, нет ли у меня жару. Они смеются, но мне не до смеха: у меня руки сами по себе, полная автономия конечностей. И языка: вот я что- то говорю, а Славик и она смеются. Глаза мои тоже сами по себе: какая это радость видеть такую красоту! Это он правильно сказал: такого мне никто не подбросит. Славик отводит меня в сторону:
— Ну, что я говорил? Убедился? Самая красивая в школе. Она из нашего класса. Я давно ее для тебя присмотрел, да все не получалось: она с одним дружила. А сейчас я выбрал момент: поссорились, он ей что-то обещал и не выполнил. Она этого ужасно не любит, учти. Вот, бери. Может, и ты мне когда-нибудь… Помни: мне пониже ростом. Привет!
Кажется, он в последний момент огорчился, может быть, от мысли, что ростом не вышел и вот должен другим «подбрасывать» такое сокровище.
Она продолжает напевать, покачивая головой и прикрыв глаза.
— Ну-ка, давай ростом смеряемся, — спрыгивает с приступки, становится рядом со мной — она выше. — Учти, я без каблуков.
Она становится на цыпочки и сгребает с подоконника первого этажа снег.
— Пройдемся?
— Иди вперед. — Оказывается, это для того, чтобы запустить в меня снежком. Это повторяется три раза. Потом мы идем рядом. Я замечаю, что делаю руками такие движения, как будто иду строевым шагом.
— Какую ты книжку хотел мне принести?
— А какую ты хотела, чтобы я принес?
— Обещал — приноси! Я не люблю, когда не выполняют! Завтра, хорошо? На этом же месте
