Во-вторых, вернул Кристине снимок и узнал у нее e-mail Валерии Баксановой.
– А у вас нет ее фотографии?
– Валерии?
– Да.
– Попробую найти.
И вскоре Валдаев убедился, что Лев Баксанов окружал себя исключительно красавицами. Внешне Валерия ни в чем не уступала Инге (только была брюнеткой). Интересно, а характером она соперничала с вредной блондинкой или отличалась более кротким нравом?..
Связь с испанской затворницей решили держать через виртуальные средства, так как звонить Валерии по телефону вышло бы накладно. Ваню отправили за хот-догами и пивом.
– А вдруг Инга и не была любовницей Баксанова? – предположил Здоровякин. – А вдруг она просто украла медальон? Или нашла. Баксанов потерял, а она нашла. Как ты думаешь, Сань?
– А я, по твоему мнению, тут же состряпал из этого ничтожного фактика целую лав-стори?
– Состряпал, – согласился Здоровякин. – Ты романтик.
Вдова Баксанова, очевидно, тихо изнывала от скуки на берегу Средиземного моря, потому что на электронное письмо с приложенной фотографией медальона ответила сразу же:
«Потрясена вашим сообщением об исчезновении Аркадия Лунского. Он очень многое сделал для меня и сына после смерти Льва. Два года он заботился о нас, как о родных.
Отвечаю на ваш вопрос насчет украшения. Лев носил медальон всю жизнь. Он достался ему от матери. Это парное украшение – две половинки, составляющие вместе целое солнце. Второй медальон принадлежит сестре Льва. Лев мне рассказывал, что мать подарила им медальоны со словами: «Вы – две половинки одного целого, вы – часть меня, мои солнышки. Берегите друг друга, будьте опорой друг другу в жизни». Еще вопросы? Дайте номер телефона, я вам перезвоню».
– Что за женщина! – восхитился Валдаев. – Все бы фигуранты были такими четкими.
– Интересно, как она из себя? А, Сашуль?
– Весьма, – мурлыкнул Валдаев. – Весьма.
Через некоторое время Валерия Баксанова им позвонила. Ее голос очаровал Сашу не меньше, чем красота, трезвомыслие и готовность сотрудничать. Голос был молодым и волнующим.
– Кулон был для Левы оберегом, – сказала по телефону Валерия. – В 2001 году он его потерял. И с ним случилось несчастье. Вы знаете.
– Да, мы знаем, – отозвался вмиг погрустневший Валдаев.
Его теория рушилась. Инга не была любовницей Льва Баксанова, медальон попал к ней случайно. И с версией о том, что Инга и Лунской стали жертвами человека, обманутого когда-то Львом Баксановым, надо было расстаться…
– А на что ты надеялся? – пожал плечами Здоровякин. – Что она сразу признается: муж подарил медальон любовнице? Представь, ей-то как обидно? Всю жизнь таскал, не снимая, даже дорогой супруге ни разу не дал надеть. Она, наверное, умоляла: ну, дай поносить, ну, дай! А он не давал. И тут подвернулась блондинка с лифчиком третьего номера, и все, пропал мужик. Расстался с медальоном, не задумываясь.
Ваня вернулся нагруженный и довольный. Пиво было ледяным, хот-доги – горячими.
– Мне с горчицей, – заволновался Здоровякин. – Ваня, постой, отдай! С горчицей – мой!
– Да они все с горчицей, Илья Кузьмич! – успокоил шефа лейтенант. – И с кетчупом, и с горчицей.
– И даже с сосиской, – душераздирающе вздохнул Валдаев. – Я не буду. Я на диете.
– Нам бовше доштанетша, – прошамкал жестокий Здоровякин. – Ну и голодай, пошалушта.
Валдаев повернулся спиной к пиву и хот-догам.
– Ладно. Подойдем к вопросу с другой стороны. Не назрела ли необходимость поднять дело Льва Баксанова? Выясним, кому он перешел дорогу в 2001 году.
– Естественно! Я и сам тебе собирался предложить. Звони в ОБЭП Егору Митрофанову.
– Заодно скажем ему пару ласковых. Из-за этого, блин, рыбака мы и застряли на Саманкуле, когда там вдруг начали исчезать люди!
На вторые сутки пребывания в изоляторе временного содержания Соня успокоилась. Соседка-челночница, зарезавшая подругу за три шубы, проинформировала ее, что по новому УПК дольше двух суток держать в камере Софью не будут.
Ее допросил следователь, старый и несимпатичный, вымогавший признания, как цыганка рубль. Лейтенант Воробьев был гораздо приятнее, Сонечке пришлось это признать. Пусть она и ненавидела Сергея Воробьева, но открытое лицо и ясный взор парня лишали ее ненависть накала.
Соня отвергла все претензии следователя и была чрезвычайно горда своей стойкостью. Она воображала себя Зоей Космодемьянской, Матой Хари и Жанной д’Арк в одном лице. Правда, никто не бил ее табуреткой по голове и не выкручивал руки, чего Соня страшно боялась. Но ведь ее страдания в изоляторе были сравнимы с мучениями узника концлагеря. Она два дня не держала в руках зубную щетку! Она расчесывала волосы растопыренной пятерней! У нее не было – страшно представить! – ни тоника, ни матирующей эмульсии, ни ночного крема, ни гелевых подушечек для век, ни скраба, ни успокаивающей минеральной маски! За двое суток, проведенных в камере, ее внешности был нанесен непоправимый урон! А что говорить о самолюбии…
Территориальная удаленность ноутбука не позволяла делать записи в дневнике. Соня мысленно сочиняла текст, живописующий ее страдания в Саманкульском ИВС, и это отвлекало от действительности. Взгляд Сони блуждал по стенам изолятора, она беззвучно шевелила губами, словно твердила мантрические заклинания.
…Лейтенант Воробьев, навестив девицу, посмотрел на нее с тихим ужасом.
– Орешкина, – сказал он, – вы бы позвонили маме, подруге. Пусть привезут вам чего-нибудь. Я разрешу пронести. Хотите, зубную щетку, расческу? Еду? Может, вам прокладки нужны?
Сонечка подняла на мучителя отрешенный небесно-голубой взгляд.
– Мама умерла, – прошептала она. – А подруги… Они все разъехались… Одна в Брюсселе, другая в Стокгольме… А девчонкам из нашего агентства я звонить не буду! Мне стыдно звать их сюда!
– Да что ж у вас все так трагично! – возмутился Сергей. – Неужели совсем некому позвонить?
– Есть еще Кирочка, – тихо пробормотала Соня. – Но она в интернате, и сама как в тюрьме. Кому же? Васе? Да, он друг. Но ему звонить неудобно…
Сергей Воробьев наконец-то понял одну вещь. Он слишком нежен, чтобы работать в милиции. Нельзя человеку с такой тонкой душевной организацией находиться на острие борьбы с преступностью. Тем более что в процессе борьбы и самому случается сотворить несправедливость. Кроткие страдания Софьи разжалобили лейтенанта. Он думал, что не следовало бросать в изолятор хрупкую тургеневскую барышню. Но ведь он и не собирался! Это был приказ начальства.
Маша и Брунгильда переступили порог тесной квартиры и вдруг очутились в феерическом, нереальном мире. Кружило в воздухе новогоднее конфетти, порхали белые снежинки, а пол был укрыт разноцветным бумажным покрывалом.
Мария пригляделась. Белые снежинки – это пух из подушек. Конфетти… Из чего было сделано конфетти?!
– Рекс!!! – завопила Маша. – Ну-ка иди сюда! Где ты?!
Из детской комнаты раздался жалобный стон. Рекс и рад был исполнить приказ хозяйки, но не мог. Он дрожал от страха, и его ноги подкашивались. Но он все-таки сделал над собой усилие и пополз, как сбитый летчик, на пузе. Сначала в прихожую въехала по паласу морда, с застывшим на ней виноватым выражением, потом показалась черная спина и пушистый хвост.
Щенок скулил. Он чувствовал, что переусердствовал. Но ведь было так весело! Он и оглянуться не успел, как его подхватил радостный вихрь и начал носить по квартире! Рекс прыгал, лаял, сражался с дикими монстрами (подушками)! Он был героем, триумфатором, а мир вокруг искрился чудесами! Но потом наступило отрезвление…
Не смея поверить догадке, Маша кинулась в комнату. Шкаф был распахнут и выпотрошен. На полу валялись вещи, и среди них – пакет, куда Мария положила деньги за проданный Ваграмом офис.
Пакет был почти пуст. Маша вытряхнула из него две сиротливые пачки.
– О нет! Нет! – запричитала Мария. – Что же сегодня за день такой! Нет!
