телике!
Все здоровякинское потомство, предваряемое няней, полукругом обступило парочку и одобрительно наблюдало за продолжительным поцелуем, исполненным Валдаевым и Лизой в стандартах Голливуда…
Нельзя было представить, что путь от дома Маши до дома Лизы окажется столь извилистым. Очарованные странники петляли, как шпионы. Совместными усилиями им удалось растянуть прогулку на три часа. И все равно, достигнув конечной цели путешествия, они не хотели расставаться. Чудесная погода соответствовала романтичному настроению. Великолепный сентябрьский вечер, теплый, но свежий, с неподвижным прозрачным воздухом, наполненным терпким запахом увядающей листвы, красиво оттенял их чувства. Отношения находились в начальной стадии, и это придавало им неизъяснимую прелесть. Еще все было впереди.
Так как Лиза не пресекла уверенного вторжения Валдаева в ее подъезд и позволила прыткому товарищу достигнуть заветной двери, сердце того затрепетало. Саша понял – его пригласят на кофе. И оставят ночевать. На самом деле после нападения Лиза всякий раз покрывалась испариной, поднимаясь по лестнице в одиночестве: она боялась ремейка.
А Саша, к собственному удивлению, внезапно понял, что ему совершенно не хочется торопить события и требовать от Елизаветы немедленной капитуляции. Он согласен ограничиться одним кофе. С тортиком.
– Кофе у меня нет, – сказала Лиза, впуская Валдаева в квартиру. Она словно читала его мысли. – Забыла купить. С моей мамой обо всем на свете забудешь! Подожди-ка.
Лиза метнулась в комнату и быстро (но осторожно, стараясь не порвать) отлепила от стены огромный постер, изображающий одного известного американского актера.
– Заходи!
– А что с твоей мамой? – поинтересовался Валдаев. Он осматривался. В комнате не было и намека на то, что здесь окопался дизайнер. Вернее, первоначально Лизина квартира, возможно, являла собой образец оформительского мастерства. Но после того как барышня принесла на хрупких плечах и поставила в углы, на подоконник, повесила и прислонила к стенам все, что было ей необходимо для работы, квартира стала напоминать складские помещения театра оперы и балета.
Александр осторожно пристроился в кресле, предварительно убрав с него рулон холста с махровыми краями. Он машинально подумал, что Здоровякин бы здесь порезвился. Как много полезных вещей, разложенных на диване, стульях, он бы изуродовал, опустив на них свой крепкий зад!
– Мама разбила мою «тойоту» и теперь делает пластическую операцию.
– Это что-то новенькое! – оживился сыщик. – Как это? Новые технологии? Не пойму. Кузов, что ли, подтягивают? Силиконом увеличивают?
– Она себе делает пластическую операцию, а не «тойоте».
– А… Так сильно пострадала в аварии?
– Почти не пострадала. Просто у нее новый любовник.
– У «тойоты»?! – изумился Валдаев.
Если бы на месте Валдаева сейчас был другой мужчина, Лиза, безусловно, очень сильно усомнилась бы в сообразительности собеседника. Но непонятливость Саши вызвала у нее лишь влюбленную улыбку.
Особенная манера подачи информации, свойственная женщинам, всегда очаровывала Александра. «Тойота», операция, любовник – все было свалено в кучу, как нарезанные овощи в кастрюлю. Валдаев открыл рот для следующей фразы, надеясь компенсировать неловкость предыдущего абзаца и сказать что- нибудь интеллектуальное, но внезапно побледнел и замер. Маленький список, приклеенный к стене скотчем, привлек его внимание.
«Алчность, гнев, гордыня, праздность, похотливость, чревоугодие, зависть» – было выведено четким Лизиным почерком. Елизавета ежедневно экзаменовала свои поступки и мысли, выискивая в них отголоски семи смертных грехов. Результаты были неутешительны. Причислив себя к лику неисправимых грешниц, Лиза погружалась в тяжелые раздумья, виртуозно занималась самокопанием. Портила цвет лица, как говорила Алина Владимировна.
– Ты любишь Брэда Питта? – упавшим голосом промямлил сыщик.
– Кто это? – удивленно распахнула красивые (а главное – честные!) глаза Лиза.
– Он играл в фильме «Семь». Оттуда ты и взяла этот список.
– Список я взяла у Данте. Фильм «Семь»? – глубоко задумалась Лиза. – Ах, точно! Я смотрела! Там Гвинет Пэлтроу! Хорошенькая такая! Помню, помню!
– А он ее муж по фильму. Нет, ты правда не знаешь, кто такой Брэд Питт?
– Актер. Я вспомнила. Знаешь, я не очень-то запоминаю фамилии. Гвинет Пэлтроу запомнила, потому что видела еще в трех-четырех фильмах.
– И все? – Напряжение не сходило с лица Валдаева.
– А я что, обязана любить твоего Фрэда Битта?
– Нет! – громко, страстно засопротивлялся сыщик. – Боже упаси!
Дело в том, что бедный парнишка еще не справился с травмой, нанесенной его психике одной из подруг, Евой. Вот кто любил Брэда Питта больше жизни.
Девица всем была хороша – голубоглазая брюнетка с изумительной фигурой, не вредная, не жадная, не амбициозная. Совершенно прелестно умела варить макароны. Не приставала к Пульсатилле. Полный восторг в плане секса – горячая, пылкая, изобретательная, как Кулибин, открытая для пикантного экспериментаторства. И лишь единственный, но сокрушительный недостаток – она была сдвинута на этом американском киноактере, на этой ненавистной голливудской звезде, на этом божестве, о существовании которого Валдаев и не догадывался до знакомства с Евой.
Детектив мучительно размышлял, каким образом ему удалось завладеть голубоглазой красавицей, если все ее мысли были только об одном. Разглядывая себя в зеркале и сопоставляя увиденное с многочисленными фотографиями, плакатами, поселившимися в его бункере одновременно с Евой, Валдаев думал о том, что да, левый полупрофиль (если переделать нос) чем-то отдаленно… И светлые волосы тоже… А фигура, считал Валдаев, у него конечно же гораздо лучше, чем у американца.
За три месяца жизни втроем сыщик возненавидел данный объект всеми силами души. Брэд был всюду – в различных ролях, одетый и голый, с пистолетами и ножами, с женщинами и собаками, с длинными волосами и короткими – смотрел со стен, словно издеваясь. Ведь Валдаев, как бы он ни старался, всегда проигрывал соперничество. Саша чувствовал – им удовлетворяются из-за невозможности получить в пользование оригинал. Он – всего лишь слабая копия, жалкое телесное воспроизведение недоступной мечты. Он – волосатая курица, которую утонченная, но голодная мадемуазель ест, оттопырив пальчики, потому что ей не дали фаршированного фазана.
Ева сутками висела в Интернете, собирая новости о кумире. Упросила Валдаева купить фотопринтер, чтобы дергать из Сети картинки с любимой рожей, и видеомагнитофон, печатающий фотографии понравившихся кадров. А ей нравились все кадры с участием названного мальчугана. Она писала письма в фан-клубы. Часами висела на телефоне, обсуждая с такой же чокнутой подругой, как изумительно надулся правый бицепс Брэдушки в тот момент, когда он поднял револьвер, или как феноменально красиво развевались волосы Брэдика во время скачки на лошади. Ева наизусть знала фильмографию актера начиная с картин, когда он еще и не упоминался в титрах, и многократно смотрела их все. Ева пыталась и Валдаева приблизить к идеалу. Мягко намекала о необходимости отрастить волосы до талии, вставить три штифта в челюсть (чтобы добиться американской массивности) и брать уроки верховой езды.
В общем, Валдаев три месяца имел дело фактически с больным человеком. Его доконала ночь, когда восемнадцать раз подряд он был назван Брэдом и ни одного раза Сашей (подобное уже происходило, но не в таких катастрофических пропорциях). Наутро сыщик молча снял со стен, зеркал, шкафов все фотографии актера, сложил их на столе аккуратной стопкой (не порвал, не сжег, заметьте! Добрая душа!), достал Евин чемодан, сходил за букетом ярко-желтых роз. Ему не пришлось изображать на лице страдание, как обычно он делал при расставании с надоевшими любовницами: ах, как не хочется, как невыносимо больно, трудно… Но мы должны расстаться, крошка, мы просто обязаны! Нет, сейчас он был предельно искренен. Его глаза сияли пронзительным светом мученичества.
С той поры Валдаева начинала всякий раз бить дрожь, едва он слышал имя Брэда Питта или видел его лицо на афише…
– …Неужели у нас нет других тем для разговоров? – спросила Лиза. – Я поставлю музыку. Согласен на
