баланду, которую тем варят в котлах на разложенных прямо посреди Красной площади кострах дважды в день.
Доктор останавливался возле очередного раненого, говорил с ним, женщина подавала стакан с подноса, в некоторые доктор добавлял что-то из мешочков, висящих в него на поясе. Раненые брали стаканы охотно, выливали в горло мутную жидкость, ахали, кто-то после этого сразу откидывался на спину, кто-то принимался массировать себе грудь или тереть шею, а один, с перебинтованной рукой, даже попытался встать, но помощники доктора быстро и довольно грубо уложили его обратно.
Кирилл был уверен: тогда, после боя, бойцы не обыскивали его потому, что на нем был офицерский плащ. Возможно, в том отряде не осталось ни одного офицера, а рядовые не рискнули копаться в рюкзаке на его спине? Ну а позже его не раскусили именно благодаря этому доктору, который прикрывал Кира в лазарете, который как-то так все повернул, что никто, включая помощников, не заметил, что на теле раненого нет татуировок, в то числе небольшого овала со спиралью, которые украшали запястья, кажется, всех варханов.
Возле неподвижно лежащего на боку бойца доктор сделал короткий жест, и помощник поставил стул. Доктор сел, в то время как медсестра, отдав напарнику поднос, опустилась на колени и тычком в плечо разбудила вархана. Раненый открыл глаза, доктор поговорил с ним, а когда помощники откинули одеяло — осмотрел бойца, достал трубку с раструбом на конце и приставил к его груди. Постучал по ней костяшками пальцев в одном месте, в другом… Вархан сильно закашлялся, доктор заставил его разинуть рот пошире, заглянул в горло. Повернулся к помощникам и заговорил. Медбрата достал из сумки деревянную чашку и несколько снадобий в бутылочках. Доктор сыпанул в чашку из двух мешочков, которые отстегнул от ремня на поясе, медбрат добавил в нее лекарств из своих склянок. В это время женщина за плечи приподняла бойца. Тот отворачивал голову, не желая пить, и медсестра закатила ему оплеуху. Боец приоткрыл рот — доктор ловко вылил в него содержимое чаши. Вархан дернулся, словно это была кислота, и застонал сквозь зубы. Оттолкнув женщину, потянулся к стоящему на полу подносу со стаканами, но она схватила его за кисть и тычком кулака в лоб отправила обратно на спину.
Доктор поднялся, помощник взялся за стул, а медсестра потянулась к подносу, и тут раненый вархан, лежащий через проход прямо напротив Кирилла, громко застонал. Кир и раньше обратил на него внимания — боец явно нуждался в скорой медицинской помощи, он часто вскрикивал от боли, метался и дергался на матраце… и никто из соседей не обращал на него внимания, только иногда игроки в кости поглядывали досадливо, будто он мешал им. Да и на лицах проходящих мимо чужаков, когда они изредка бросали взгляд на лежащих под навесом, не было сочувствия, участия, сострадания — только равнодушие. Или презрение. Может, в орде считают, что плох тот вархан, который позволит себя ранить? И чем сильнее ранение, тем хуже боец?
Троица подошла к мечущемуся в бреду раненому, на одеяле которого в нижней части проступило пятно крови. Доктор сделал жест, помощники сдернули одеяло. Вархан закричал. Отсюда Кирилл не видел раны, но запах, и раньше ощутимый, стал еще сильнее — запах разложения. Что у него там, гангрена?
Доктор отдал несколько приказов. Женщина вернулась к подносу, мужчина поспешил прочь по проходу. Донесся возглас, стон — медсестра каблуком мокасина впечатала в мостовую запястье кашляющего вархана, который снова потянулся к стакану. Взяв поднос, она вернулась к доктору, который, оглядевшись, махнул рукой в сторону Кирилла. Медсестра бросила что-то в ответ, доктор повторил приказ. Она скривила рот, подошла к Киру и поставила поднос у его ног. Грудей у нее почти совсем не было, будто с детства их крепко перетягивали повязкой, чтоб не росли. Женщина показала на стаканы и бросила Кириллу что-то презрительное. Он молчал. Оправив фартук медсестра пошла вслед за напарником. Ягодицы под грубыми шароварами были крепкие и тощие, даже костлявые… Не женщина, а тренажерная доска какая- то.
Проводив помощников взглядом, доктор переставил стул поближе к Кириллу. Сел и, склонившись пониже, отчетливо произнес:
— Артем.
Треугольный медальон на его груди был размером с ладонь, на медальоне — глаз внутри свернувшегося овалом змея, который кусает самого себя за хвост.
— Артема, — повторил доктор, внимательно глядя в глаза Кира. — Ар-те-мей Азенбаг.
Сказать, что Кирилл удивился — значило обозвать Эверест холмом. Он просто офигел, охренел по полной программе… Замер, разинув рот, выпучив на доктора глаза. Этот веснушчатый толстяк только что назвал имя и фамилию олигарха!
Доктор, увидев его реакцию, разволновался. Он задышал громче, бисеринки пота выступили на большом веснушчатом лбу. Быстро оглянувшись, сунул в руку Кира стакан с подноса и сказал:
— Здаро.
Потыкав Кира пальцем в грудь, настойчиво повторил:
— Здаро!
— Я не Здаро, — прошептал Кир, машинально поднося стакана к губам.
— Пай…. Пей! Здаро!
Вархан прижал ладонь к донышку стакана и резко наклонил его, заставив Кира залпом выпить содержимое.
В голове вспыхнуло солнце. Свет его полился из глаз, сделав все вокруг очень четким, ясным, отчетливо видимым. Жидкость раскаленной до звездных температур плазмой стекла по пищеводу, в желудок, где вспыхнул костер — сотни, тысячи ревущих костров… вспыхнули и погасли. И солнце в голове погасло, но свет его не исчез. Сознание прояснилось, звуки стали громче, краски насыщеннее, мозг заработал как новенький, хорошо смазанный мотор.
— Кир, — негромко произнес Кирилл, ткнув себя пальцем в грудь.
— Кыр, — сказал доктор. — Кыр здаро.
«Здоров» — понял Кирилл. Он хочет сказать, что я уже здоров. Или просто так здоровается?
— Ар-те-мей, — сказал доктор. — Был знат Ар-те-мей Азенбаг? Лазарич?
— Артемий, — поправил Кирилл. — Артемий Лазаревич.
— Лазарич! Был знат Лазарич?
— Да, я его знал.
Глаза доктора блеснули, он наклонился еще ниже, внимательно слушая.
— Кыр был знал Артемий, — раздельно повторил Кирилл. — А ты… Имя? Как звать? Я — Кир, ты?.. — украдкой оглянувшись, он коснулся пальцем груди доктора и сразу убрал руку. Я — Кир, ты…
— Явсен, — сказал доктор и добавил что-то непонятное, «пеор» или «пеон». Не то фамилию назвал, не то свое звание.
— Явсен Пеор? — переспросил Кир. — Ты — Пеор?
— Пеон, — поправил доктор. Он похлопал себя ладонью по груди, повторив несколько раз: «Явсен… Явсен…», затем потыкал пальцем вокруг, говоря: «Пеон, пеон, пеон…»
Кирилл понял это так, что «пеон» — не фамилия или второе имя Явсена, а звание, должность или статус, и в лагере есть другие пеоны. То есть — ученые?
— Можно мне еще? — спросил он и потянулся к стаканам на подносе, но доктор отвел его руку. Потер ладонью выпуклый лоб, пошевелил губами и спросил:
— Где Артемей Лазарич? Кыр знат где Артемей?
— Кыр знат, — ответил Кирилл. — Зачем Явсену Артемий?
Доктор замер, уставившись на него. Снова пошевелил губами и пробормотал:
— Беда… опасно… Важно. Важно! — он кивнул. — Много. Много важно Артемей. До Артемей. Идет до Артемей. Кыр идет Явсен до Артемей? Помоч. Помоч Явсен до Артемей. Будет вод… — он насупился, пытаясь подобрать слова. — Бузбарос ест вод! Вод… — Явсен широко развел руками. — Вод! — ткнул пальцем в змею на своем медальоне. — Бузбарос. Вод — Змля. — Он показал одну ладонь, затем вторую. — Вод — Териана. Териана, Змля — быхх! — Явсен свел ладони вместе, потер ими друг о друга. — Змля, Териана. Беда! Помоч!
Доктор снова оглянулся, когда на другом конце прохода появились его помощники с кожаными носилками.
— После. — Он похлопал себя ладонью по губам. — Явсен здес после.
