— Это что, ответ офицера?
Казалось, он ищет оружие, чтобы поставить возражающего на место.
— Я объявляю приговор! — Его голос стал тихим, холодным и безликим.
Холодный взгляд скользнул по мальчишке. Заседатели расслышали только конец: «…к смертной казни через расстрел». Они замерли, словно приговор был вынесен им. Парень стоял неподвижно. Унтер-офицер нервно играл пальцами.
— А вы приведете приговор в исполнение, — закончил полковник.
Его вытянутая рука указывала на ротмистра:
— И немедленно.
Ротмистр побледнел:
— Я?
— Да, вы! За домом, где хотите… Места достаточно.
Полковник вел себя так, как будто осужденного уже не было в комнате.
— У вас есть пистолет? — спросил он равнодушно.
— Я протестую!
— Отклоняется! — Полковник осмотрелся. Но он забыл, что публики здесь не было. Его руки закрывали и складывали кодексы. Он кивнул унтер-офицеру. Последовала пауза. Полковник стоял за столом. Как заскучавший зритель, он повернулся к окну. Вдали раздавались пулеметные очереди. Оконное стекло звякнуло. В нем появилась дыра. Тонкий короткий свист. Полковник схватился за лицо, испуганно отдернул руку. Она была красной от крови. Офицеры увидели изуродованное лицо. Красные глаза на кровавой гримасе. На столе валялось разбитое пенсне. Полковник мешком повалился на стул. Захрипел. Из носа закапала слизь. Пуля снесла ему нижнюю челюсть. Больше ему не придется оглашать приговоры.
Ротмистр, не шелохнувшись, дал ему упасть на пол. Только унтер-офицер подскочил к нему с готовностью помочь. Молодой солдат продолжал стоять на своем месте, как пригвожденный. На выходе из города строчил пулемет.
В дверях появился комендант города с двумя солдатами.
— Шальная пуля, — доложил ротмистр.
Толстый майор покачал головой.
— Вынесите его, — приказал он солдатам.
Унтер-офицер старательно с готовностью открыл дверь.
— А приговор? — спросил майор.
Он оценивающе посмотрел на паренька. И тут же с досадой от него отвернулся:
— Это не тот. Я сразу понял, что полковник — дурак. Если штабу армии требуется пример, то его не выискивают среди простых солдат. Все приходится делать самому! Я уже полчаса назад доложил в штаб армии, что расстреляют фельдфебеля. Устрашающий пример. Будет объявлено всем. А этот дурак занялся совершенно другим.
Он гневно поднял руку:
— Идите отсюда! — крикнул он на паренька.
Тот, словно очнувшись от сна, вздрогнул и отшатнулся от него.
— Вон отсюда! — приказал комендант унтер-офицеру.
Когда они остались одни, он посмотрел на ротмистра:
— Худшее миновали. Окраину города занимает свежий полк. Надеюсь, что он удержит оборону!
Он колыхнул животом, хотел уже выйти, но снова повернулся к ротмистру и тихо сказал:
— Вы непременно должны расстрелять фельдфебеля.
Сквозняк, тянувший из двери, шевелил паутину. Перестрелка на окраине города усилилась. Мимо окон промчались два танка. На площади в боевой порядок развертывалась стрелковая рота.
XII
Бедро Зощенко жгла боль. Лисья нора была как могила. Он смутно видел свет жировой лампы и темные тени на стенах. Кругом тени. Лихорадочный жар на коже. Когда он просил воды, никто ему не отвечал. Один из вражеских солдат протянул ему маленькую кружку — жалкая капля, моментально испарившаяся в огне. Горло горело. Он прислушался к своему дыханию — оно было хриплое. Все раненые хрипят. Воздуха! Воздуха! Должна же эта могила когда-нибудь открыться. Он перевернулся на бок, но это не помогло.
— Товарищ? — спросил он у темноты.
Никто не ответил. Вражеские солдаты его не понимали. Свет стал слабее. Тени на стенах начали хватать его. На лбу выступил пот. Он схватился за грязь, на которой лежал. Испачкался в кровавых нечистотах. Но нечистоты были холодными. Холод успокаивал боль. Его рука погрузилась глубже. Он впивался ногтями в сырую землю, провел сырыми пальцами по губам. Он потер рукой рану. Бедро ничего не чувствовало. Рядом с ним — тень, которая не потела. В грязи он нашел вялую руку. Притянул ее к своему лбу. Рука не шевелилась. Она была холодной. Вдруг с отвращением он отбросил ее. Жар охватывал его все сильнее. В могиле было жарко. Ему же хотелось холода. Здесь был сумрак, а ему хотелось света. Он хрипел. Тени в склепе хрипели вместе с ним. Лихорадка нарастала, словно жаркий поток, захватывающий его. Свеча мерцала. На своих губах и в горле он почувствовал жидкость. Ему почудилось, что он слышит, как она зашипела на его раскаленном нёбе. Рука провела ему по лбу.
— Высота наша? — спросил он.
Чужой солдат его не понял…