прочесть молитву?
-- Здесь присутствует преподобный Маусс, сэр.
Струан заколебался, предложение Синклера застало его врасплох. Он внимательно посмотрел на молодого человека, с удовольствием отметил глубокий юмор, притаившийся на самом дне светло-серых глаз, и громко объявил:
-- Преподобный Маусс, где вы? Давайте помолимся.
Внушительная фигура Маусса выросла над рядами торговцев. Нетвердо ступая, он двинулся к голове стола и поставил на край свой пустой бокал, притворившись, что так и не успел его наполнить. Все присутствующие сняли шляпы и с непокрытыми головами замерли в ожидании на холодном ветру.
На берегу стало тихо. Струан поднял глаза на возвышение у подножья горы, где будет стоять кирка. Внутренним взором он увидел эту кирку и весь город с его причалами и лабазами, домами и садами. Он увидел Большой Дом, где Тай-Пэн из поколения в поколение будет держать свой двор. Дома для других владельцев компании и их семей. И их любовниц. Он подумал о своей теперешней наложнице Т'чунг Йен Мэй-мэй. Струан купил Мэй-мэй пять лет назад, когда ей только-только исполнилось пятнадцать и мужчина еще не касался ее.
Хей-йа, радостно сказал он самому себе, воспользовавшись одним из ее кантонских восклицаний, которое в зависимости от интонации могло выражать удовольствие, злость, отвращение, беспредельное счастье или полную беспомощность. Поистине, это не женщина, а дикая кошка, с нежностью подумал он.
-- Милостивый Боже диких ветров, и прибоя, и любви во всей ее красоте, Бог великих кораблей, и Северной Звезды, и красоты родного дома, Бог и Отец младенца Христа, воззри на нас и смилуйся над нами. -- Маусс, закрыв глаза, воздел руки. Его голос звучал проникновенно, вечная, неизбывная тоска поднялась из глубин его души и овладела всем его существом. -- Мы -- сыновья человеческие, и наши отцы тревожились за нас, как Ты тревожился за своего благословенного сына Иисуса. Распяты святые на земле, и множатся грешники. Мы смотрим на великолепие цветка и не зрим Тебя. Мы сносим гнев Повелителей Ветров и не знаем Тебя. Мы бороздим грудь могучего океана и не чувствуем Тебя. Мы возделываем землю и не касаемся Тебя. Мы едим и пьем, и нет вкуса Твоего на губах наших. Все это Ты, и многое другое -- тоже Ты. Ты -- это жизнь и смерть, удача и неуспех. Ты Бог, а мы люди...
Он замолчал с искаженным лицом, пытаясь преодолеть душевную муку. О, Боже, прости мне прегрешения мои. Позволь мне искупить слабость мою обращением язычников. Позволь стать мучеником за Твое Святое Дело. Обрати меня из того, что я есть, в то, чем я был когда-то...
Но Вольфганг Маусс знал, что к прошлому нет возврата, что с того момента, как он поступил на службу у Струану, благодать навеет да оставила его и плотские желания завладели им и держали в своей власти крепче, чем болотная трясина. Конечно, Боже, я сделал то, что должен был сделать, думал он. Для меня не было и нет иного способа попасть в Китай.
Он открыл глаза и беспомощно огляделся вокруг.
-- Извините. Простите меня. Я утратил верные слова. Я вижу их -великие слова, которые откроют вам Господа, как некогда Он был открыт мне, но уста мои навсегда онемели для этих слов. Простите меня. Господи, благослови этот остров. Аминь.
Струан взял полный бокал виски и протянул его Мауссу.
-- Я думаю, ты сказал очень хорошо. Тост, джентльмены! За королеву!
Они выпили, и когда бокалы опустели, Струан распорядился наполнить их снова.
-- С вашего позволения, капитан Глессинг, я бы хотел предложить вашим людям выпить с нами. И вам, конечно. Тост за новое владение королевы. Сегодня вы вошли в историю. -- Он повернулся к торговцам и воскликнул: -- Мы должны почтить нашего капитана. Давайте назовем этот пляж мысом Глессинга!
Предложение было встречено одобрительным ревом.
-- Давать название острову или любой его части -- прерогатива верховного командования, -- заметил Глессинг.
-- Я упомяну об этом его превосходительству. Глессинг отрывисто кивнул и рявкнул главному старшине корабельной полиции:
-- Матросам по чарке, поздравление от торгового дома 'Струан и компания'. Морским пехотинцам воздержаться. Вольно стоять.
Несмотря на то, что Сгруан бесил его, Глессинг не мог сдержать восторга при мысли, что пока существует колония Гонконг, его имя будут помнить. Ибо Струан никогда не бросал слов на ветер.
Следующий гост был поднят за Гонконг и встречен тройным 'ура'. Затем Струан кивнул волынщику, и над пляжем поплыл скерл клана Струан.
Робб не выпил ни капли. Струан пригубил бокал с бренди и начал пробираться сквозь толпу гостей, здороваясь с теми, с кем хотел поздороваться, и кивая остальным.
-- Ты не пьешь, Гордон?
-- Нет, благодарю вас, мистер Струан. -- Юноша поклонился по-китайски, гордясь тем, что его заметили.
-- Как идут твои дела?
-- Очень хорошо, благодарю вас, сэр.
Мальчик уже вырос в молодого мужчину, подумал Струан. Сколько ему теперь? Девятнадцать. Время бежит так быстро.
Он с теплотой вспомнил Кай-сун, мать мальчика. Она была его первой наложницей, и самой красивой. Хей-йа, она многому тебя научила.
-- Как поживает твоя мать? -- спросил он.
-- Она чувствует себя очень хорошо, -- улыбнулся Гордон. -- Она была бы рада передать со мной свои молитвы о вашем благополучии. Каждый месяц она зажигает в храме благовонные палочки, чтобы йосс был благосклонен к вам.
Интересно, спрашивал себя Струан, как она теперь выглядит. Он не видел ее семнадцать лет. Но лицо ее помнил очень отчетливо.
-- Передай ей мои наилучшие пожелания.
-- Это будет очень большая честь для нее, мистер Струан.
-- Чен Шень говорит мне, что ты много и прилежно работаешь и очень полезен ему.
-- Он слишком добр ко мне, сэр.
Чен Шень никогда не бывал добр к тому, кто не отрабатывал свой хлеб сторицей. Чен Шень -- старый вор, подумал Струан, но, клянусь Господом, без него мы бы пропали.
-- Что ж, -- сказал он вслух, -- ты не мог бы пожелать себе
лучшего учителя, чем Чен Шень. В следующие несколько
месяцев нам предстоит много работы. Можно будет получить
хорошие комиссионные.
-- Я надеюсь быть полезным 'Благородному Дому', сэр.
Струан почувствовал, что его сын хочет сказать ему что-то важное, но лишь благожелательно кивнул и отошел, зная, что Гордон найдет способ поговорить с ним, когда придет время.
Гордон Чен поклонился и, помедлив несколько секунд, направился к одному из столов, и вежливо подождал поодаль, пока для него не освободится место. Он чувствовал на себе изумленные взгляды, но не обращал на них внимания: пока Струан оставался Тай-Пэном, он был в полной безопасности.
Купцы и матросы, собравшиеся на пляже, руками разрывали цыплят и молочных поросят и набивали рты мясом; жирный сок стекал по их подбородкам. Настоящая банда дикарей, подумал Гордон и возблагодарил свой йосс за то, что его воспитали как китайца, а не как европейца.
Да, продолжал он беседовать сам с собой, мой йосс огромен. Несколько лет назад йосс привел к нему его китайского Наставника. Он никому не рассказывал об этом человеке, даже матери. От него он узнал, что не все, о чем проповедовали преподобные Синклер и Маусс, обязательно истина. Он узнал о Будде, о Китае и его прошлом. И о том, как отплатить за жизнь, дарованную ему свыше, использовав ее во славу родной страны. И, наконец, в прошлом году Наставник посвятил его в члены самого могущественного и воинственного изо всех тайных обществ Китая -- Хун Мун Тонга. Это общество, распространившееся по всей стране, было законспирировано, как ни одно другое. Его членов связывали между собой самые священные
