Судили Геракла там же, в Фивах, хотя каяться в содеянном сын Зевса, похоже, не собирался.
– Да пошли вы! – гневно ревел он с места подсудимого. – Да я вас…
– Спокойно, дружище, спокойно! – примирительно замахал руками защитник, маленький смуглый иудей по имени Авраам. – Мы сейчас всё решим демократическим путем без применения так называемой грубой силы.
– Да видел я эту вашу демократию знаете где? – еще больше разбушевался герой.
– Знаем, знаем… – согласно закивал иудей.
– Подсудимый, не хулиганьте! – прикрикнул на Геракла судья Радаманф. – Не усугубляйте и так шаткое свое положение…
– Да я тебя… одной левой!
Тихо зарыдала на плече у мужа пришедшая на суд Алкмена.
Единственным, кто сохранял радостное спокойствие, был защитник. Особое удовольствие ему доставляло звяканье золотых талантов в мешочке на поясе, которые (сохраняя инкогнито) ему передал лично Зевс, спустившись на землю под видом странствующего торговца лососиной.
– Геракл, приемный сын Амфитриона, – обличающий перст судьи Радаманфа уткнулся в разъяренного сына Зевса, – признаешь ли ты себя виновным в убийстве своего любимого учителя музыки Лина?
– Ты мне тут не тыкай… – огрызнулся герой, зловеще шевеля кустистыми бровями.
– Прошу суд внести орудие убийства…
В здании правосудия тут же появились два солдата, неся на большом медном подносе искореженную до неузнаваемости кифару.
Инструмент навеял Гераклу недавние воспоминания, и он дурным голосом пропел:
– О птичка, птичечка…
– Подсудимый, прошу не кощунствовать! – взвился судья. – Этим своим возмутительным поведением вы глумитесь над покойным, попираете память великолепного музыканта и педагога!
– Вам не нравится, как я пою? – Геракл обиженно потер заросший бородой подбородок. – Что ж, вы еще попросите…
И он демонстративно стал изучать свои сандалии.
– Итак, мы видим, что подсудимый совершенно не отрицает своей вины, – продолжил Радаманф. – При других обстоятельствах это пошло бы ему только на пользу. Но при этом… – Судья картинно взмахнул рукой. – При всём при этом подсудимый наотрез отказывается раскаяться в содеянном и за свою немыслимую дерзость безо всяких сомнений будет справедливо покаран. Защита, ваше слово!
Маленький иудей хитро блеснул глазками и от дальнейших комментариев воздержался.
– Что ж, – Радаманф торжествующе усмехнулся, – уважаемые присяжные, вы можете посовещаться. Нам нечего добавить по рассматриваемому делу.
Присяжные, набранные ради справедливого суда преимущественно из обитателей фиванского приюта для всех сирых и убогих, гуськом потянулись в комнату совещаний. При этом многие с опаской оглядывались на Геракла, который показывал им из-под деревянной скамьи могучий кулак.
Через полчаса присяжные вернулись в зал суда.
– Итак, уважаемые, каков же ваш вердикт? – несколько высокопарно поинтересовался судья, ни на секунду не сомневаясь в итоге рассматриваемого дела.
Вперед выступил худой одноглазый старик и громко проблеял:
– Мы затрудняемся с ответом.
– Как так?! – возмутился Радаманф.
– Голоса разделились поровну.
– В таком случае, – сразу оживился судья, – в соответствии с греческим судебным кодексом я беру ответственность за решение на себя…
– Одну минуточку! – вмешался защитник.
– Да, в чем дело? – Радаманф с пренебрежением покосился на иноземца.
– Одно маленькое, но весьма существенное обстоятельство, – быстро добавил иудей и извлек из-под одежды небольшую восковую дощечку.
– Что это? – заподозрив неладное, воскликнул судья.
– Это свидетельство о рождении подсудимого.
– Ну и что с того?
– А то, – Авраам ехидно захихикал, – что подсудимый по греческим законам не может предстать перед уголовным судом.
– Это почему еще не может?
– А потому что ему семь дней от роду! – выкрикнул иудей, сунув побледневшему судье восковую дощечку под нос.
Через пять минут Геракла отпустили.
