– Ну что уже там у тебя? – не очень дружелюбно спросил Танат, безразлично оглядывая пропитанную винными парами царскую опочивальню.
– Забирай! – щедро возвестил Геракл, указывая на дрыхнущего Адмета.
Лицо Таната мгновенно просияло.
– Очень дивная история, – согласился Софоклюс, когда по пути в Тиринф сын Зевса поведал ему о своих ночных приключениях в Ферах. – Ох, и наворотил ты дел в гостях у этого Адмета! Вот так пускай тебя в приличное общество.
– Не терплю несправедливости! – высокомерно бросил Геракл, погоняя своего ишака длинным ивовым прутиком.
– Славно мы погуляли, что ни говори, – добавил Софоклюс, – и вино у них просто отличное. Но вот… я никак не могу вспомнить, какая сволочь там на пиру меня так сильно отделала?
– Да кто его знает? – пожал плечами Геракл. – Эти гости царя Адмета странные люди. Как напьются, так и норовят кому в глаз двинуть. А одного виночерпия… ты не поверишь… скинули с крыши дворца!
– Наверное, зашибся бедолага? – посетовал историк.
– Насмерть! – рубанул рукой воздух сын Зевса. – Так что тебе, приятель, считай, крупно повезло.
– Да уж, повезло, – невесело усмехнулся хронист. – Ребра ноют, синяк под правым глазом налился и зуб один шатается. Знаешь, у меня такое чувство, будто я угодил под несущуюся на полном ходу колесницу.
– До свадьбы заживет! – благодушно отозвался Геракл.
– Да какой свадьбы? – грустно вздохнул Софоклюс. – Я ведь уже восемь раз был женат…
– До девятой! – буркнул сын Зевса, и они неспешно подъехали к Тиринфу.
К безмерному удивлению греков, на перекрестке их уже поджидал Копрей. Вернее, он сладко спал в стоявшей у обочины золотой колеснице, которую из Фракии в Тиринф переправил божественный Гефест.
Ну хоть один из олимпийцев держал данное слово, и на том спасибо.
– Подъем-подъем! – зычно прокричал Геракл, ударяя кулаком в борт колесницы.
– А-а-а-а… – Копрей заполошно вскочил, выставляя перед собой жалкие кулачки.
– Софоклюс, ты погляди, какой он грозный! – громко заржал сын Зевса, потешаясь над протирающим заспанные глаза посланцем Эврисфея.
– А, это вы… – с облегчением проговорил Копрей, – а то я уж подумал, разбойники колесницу украсть хотят.
– Это бы стало их последним воровским делом! – пообещал Геракл, поглаживая грустных, застоявшихся на месте лошадей.
– Слушай, Софоклюс, – удивленно проговорил посланец, – а что с тобой случилось, пьяный циклоп случайно наступил?
– Почти, – огрызнулся историк, ломая светлую голову, чем бы закрасить следы от ночных побоев.
– Ты, Копрей, конечно, молодец, – заявил сын Зевса, осмотрев со всех сторон свою колесницу, – приглядел за боевой повозкой. Не ожидал я от тебя такого благородного поступка.
– Но ведь мне нужно было где-то поспать? – удивился Копрей. – Не на голой же земле, в конце-то концов. Ой, а это что за… Ребята, по-моему, у меня галлюцинации.
Посланец в ужасе таращился на двух крупастых зебр.
– Это ишаки Диомеда, – благосклонно пояснил Геракл. – Мой… м… м… м…
– Восьмой! – с готовностью подсказал герою Софоклюс.
– Да-да, именно! Это мой восьмой подвиг. Ты должен будешь доставить Геру с Аресом к Эврисфею в Микены.
– Кого доставить в Микены? – тряхнул головой Копрей.
– Конечно, ишаков, а кого же еще?
– Но мне послышалось…
– Плевать, что тебе послышалось, давай следующее задание.
– Сейчас-сейчас. – Посланец засуетился и, пошарив на дне колесницы, извлек из вороха одежды свернутый в трубочку кусок папируса.
– У вас что, в Микенах, восковые дощечки закончились? – насмешливо поинтересовался Софоклюс.
– Да нет, – усмехнулся Копрей, – просто мой хозяин имеет обыкновение этими самыми дощечками время от времени швыряться. Ну а папирус далеко не забросишь, да и убойная сила у него нулевая.
Развернув послание, Копрей нахмурился и погрузился в глубокомысленное изучение витиеватого текста.
– Похоже, Эврисфей окончательно сошел с ума! – сокрушенно покачал головой посланец. – Написал письмо на старогреческом.
Софоклюс присвистнул.
– Что такое парэхо? – спросил Копрей, безуспешно пытаясь вникнуть в суть текста.
