бы ожоги.
— Доктор Чака, — с удовольствием представил вошедшего Редфизер. — Мистер Бордман. Доктор Чака — здешний директор по ресурсам и минералогии.
Бордман пожал руку доктору с кожей цвета эбонита. Тот улыбнулся, продемонстрировав белоснежные зубы. И вдруг… задрожал.
— Здесь как в морозилке, — пожаловался он глубоким зычным голосом. — Пойду-ка оденусь, чтобы продолжить общение с вами.
Он вышел, и слышно было, как постукивают его зубы. Кузен Алеты сделал несколько глубоких вдохов и состроил гримасу.
— Я и сам близок к тому, чтобы дрожать от холода, но Чака действительно акклиматизировался для жизни на Ксозе. Он вырос на Тимбуке.
— Извините меня за обморок, — сказал Бордман. — Этого больше не повторится. Я прибыл сюда, чтобы выяснить степень готовности планеты для открытия коммерции, для прибытия членов семей колонистов, туристов и так далее. Но приземлился на шлюпке вместо обычного способа, и тут мне сообщают: колония обречена на гибель. Мне бы хотелось получить официальные данные о степени подготовки оборудования колонии и объяснение необычной ситуации, о которой я узнал.
Индеец смотрел на него, моргая. Затем широко улыбнулся. Вернулся темнокожий, застегивая теплый костюм. Редфизер ознакомил его с вопросами, заданными Бордма-ном. Чака ухмыльнулся и удобно расположился в кресле.
— Я бы сказал так, — начал он глубоко проникновенным голосом. — Я бы сказал, что песок скрипит у нас на зубах. Песок повсюду в этой колонии. И в энергетической решетке — тоже. На Ксозе слишком много песка. Согласен, что беда именно в этом?
— Разумеется, ветер творит всякие нехорошие вещи, — проговорил индеец, тщательно взвешивая слова.
Бордман презрительно скривился.
— Вам, наверное, известно, что, на правах старшего офицера Колониальной Инспекции, я обладаю полномочиями отдавать необходимые для моей работы распоряжения. И вот первое из них. Я желаю видеть посадочную площадку, если она еще стоит. Надеюсь, она не упала?
Лицо Редфизера залилось краской — даже под бронзовой кожей это было заметно. Наихудшее оскорбление для мастера стальных конструкций — предположить, что его работа не выстоит.
— Уверяю вас, решетка не упала, — вежливо сообщил он.
— Как вы оцениваете степень ее готовности?
— Восемьдесят процентов, — заверил Редфизер.
— Вы остановили работы?
— Да, работы над решеткой сейчас остановлены, — подтвердил инженер.
— Несмотря на то что колонии не дождаться нового оборудования и продуктов без их завершения?
— Несмотря на это, — согласился Редфизер.
— Тогда вот еще одно распоряжение: доставить меня к месту строительства площадки незамедлительно! — сердито сказал Бордман. — Хочу лично разобраться, кто отвечает за эти некомпетентные действия! Можно устроить это прямо сейчас?
Он повернулся и вышел на невыносимо яркий слепящий свет. Поморгал, чтобы глаза привыкли, и заходил взад и вперед. Он был в замешательстве. Ему все еще было стыдно за обморок во время поездки от места посадки до колонии. Поэтому он чувствовал раздражение. Но приказ был абсолютно обоснованным.
Изнутри донесся шум. Доктор Чака, здоровенный, темнокожий и в очках, крутился вместе с креслом туда и обратно, едва сдерживая смех.
— Ну, что там еще за дьявольщина? — потребовал Бордман объяснений. — Разве есть что-то смешное в моем требовании увидеть строительство, от завершения которого зависит вся жизнь колонии?
— Ничего смешного! — воскликнул доктор Чака. — Это просто… весело!
И он огласил смехом кабинет с круглым потолком, бывший прежде ракетой с автоматическим управлением. Алета не удержалась от улыбки, хотя в глазах ее застыло спокойствие.
— Ты бы лучше надел защитный костюм, — предложила она Бордману.
Он снова испытал раздражение, готовый бросить вызов чувству здравого смысла: отчего не для всех это имеет значение. Но все-таки отправился в комнату, где ночевал. Взял костюм, который спас ему жизнь, хотя и не был особенно эффективен, наполнил баллоны водой — с надеждой, что не в последний раз. Затем вернулся в кабинет инженера проекта с ощущением, что все внутри него закипает.
Бордман видел в окно, как люди, столь же темнокожие, как доктор Чака, обслуживают вездеход. Кто-то прицепил впереди нечто вроде платформы. Они установили в грузовой отсек тяжелые баки. Доктор Чака куда-то исчез, а Алета сидела за работой, делая записи в блокноте.
— Можно спросить, чем вам сейчас довелось заниматься? — с иронией полюбопытствовал Бордман.
Она подняла глаза.
— Я думала, вы в курсе! — удивилась она. — Я здесь по поручению Америндского Исторического Общества. Я удостоверяю достижения. Собираю рекорды для Общества. Ральф и доктор Чака устроили так, что все записи попадут в книгу рекордов, так что нет никакой разницы, выживет колония или погибнет — записи сохранятся.
— Достижения? — поразился Бордман. Он знал, что америнды украшают перьями сторожевые посты стальных конструкций, которые возвели, и знал также, что индейцы на Земле считали привилегией оставлять такие “отметки о достижениях”. Но не понимал их смысла.
— Вот, например, Ральф носит три орлиных пера, — продолжала Алета как бы между прочим. — Вы их видели. У него три достижения. И пера тоже три. Она построил посадочные площадки на Норлате и… О, да вы не знаете!
— Не знаю, — согласился Бордман; его гнев был не лучшим советчиком, когда он думал, что все эти забавы — просто неуместная на Ксозе-2 роскошь.
Алета выглядела удивленной.
— В древние времена на Земле, если человек снимал скальп с врага, то это считалось достижением. Знак доблести также зарабатывал тот, кто первым убил врага в битве, но меньшей доблести. В наши дни такие знаки доблести можно получить за разные деяния — но три орлиных пера Ральфа в древние времена означали бы, что он в трех битвах убил и оскальпировал врага прямо посреди его лагеря.
Бордман вздохнул.
— Я бы назвал это варварством.
— Пусть варварство, если угодно, — отозвалась Алета. — Но этим можно гордиться. И нельзя заработать знак доблести за то, что сделал кучу денег. Здесь более уместно слово “снобизм”, нежели “варварство”. Мы — настоящие снобы. Но когда глава клана останавливается в Большом Посольском Типи на Алгонке, представляя свой клан, а несколько человек поддерживают края его головного убора из перьев, знаменующего все заработанные членами клана знаки доблести, — любой будет гордиться принадлежностью к этому клану! Даже если увидит церемонию на экране видеофона!
Доктор Чака открыл дверь. Ворвался слепящий свет. Чака не стал входить; тело его блестело от пота.
— Все готово, мистер Бордман!
Бордман настроил окуляры и привел костюм в действие. Затем покинул помещение.
Жара оглушила его, подобно удару. В глазах снова потемнело, он тяжело двинулся к ожидающей машине. В транспорте кое-что изменилось. Фургон грузового отсека сняли и поставили цилиндрические сиденья, подобные тому, что сзади. Сверху устроили навес. Низкие бортики были установлены по бокам, чуть ли не на гусеницах. Бордману было непонятно их назначение. А спросить он не решился, опять чувствуя раздражение.
— Все готово, — проговорил Редфизер. — Доктор Чака поедет с нами. Пожалуйста, садитесь.
