лежал навзничь, разбросав руки и ноги, и вглядывался во тьму внутри себя. Из тьмы выплыла бледно- розовая точка. Засыпающий Воронцов почти не обратил на нее внимания. Но его внимание требовалось тому, кто владеет снами. Вдруг точка пришла в быстрое, оставляющее розовый след, движение, как будто кто-то чертил огоньком сигареты в темном воздухе, как будто некто, скрывающийся во тьме, ткал паутину движений из бледно-розового свечения. Узор становился все сложнее, он мерцал, он начал поворачиваться по оси. У Воронцова закружилась голова, он попытался открыть глаза, но не смог. Тогда он попытался всмотреться внутрь, чтобы увидеть, кто скрывается внутри паутины, кто чертит иероглиф в пустоте. И увидел бледную голову, странно-отрешенное, странно-знакомое лицо.
Девочка за стенкой хрипло застонала, треснуло стекло в окне, подпорченная луна, перекосив щелью рыло, облизала ей пальцы сквозь неплотно закрытые шторы.
В другой бетонной коробке забилась в конвульсиях двойная змея, черная Герта наблюдала за ней желтыми неподвижными глазами.
А вокруг и над, и под — хрипел, извивался в конвульсиях город черно-желтого дьявола, где земля не заканчивалась под ногами, а небо висело там, куда достигал луч лазера, где день и ночь были одновременно, и судорожный карнавал жизни плясал, стрелял салютами, изрыгал сперму, задыхался от похоти над головами задыхающихся во тьме.
Глава 17
На следующее утро, хмуро поразмышляв над чашкой кофе, Воронцов позвонил Риккерту домой. Вообще-то такого между ними не водилось — звонить домой. Несмотря на то, что ни у того, ни у другого, не было никого ближе друг друга, между ними проходил ров, заполненный ледяной водой старых воспоминаний, они старались держать дистанцию, нарушая ее только после водки — водка все спишет. Риккерт был удивлен, услышав голос Воронцова в трубке, но, тем не менее, или, может быть, поэтому, брюзжать начал сразу.
— В чем дело? Не знаешь, который час?
— У меня срочное, — также брюзгливо повышая голос, начал было Воронцов и замолчал, понимая, что это его «срочное» выглядит вполне по-идиотски в свете дня.
— Ну, говори, — уже мягче, произнес Риккерт.
— Характер ранений, нанесенных пилой, — сказал Воронцов медленно, подбирая слова. — Тебе не кажется, что он соответствует определенному рисунку движений, что все четыре удара представляют собой связку?
— Конечно, — уверенно ответил Риккерт. — И я тебе об этом сказал еще вчера, надо было внимательней слушать. Убийца действовал так, как действует боец кэндо, — все возможные движения у него давно заучены. Он не смотрит, куда бьет, понимаешь? Движения ног скоординированы с движениями рук. Этот человек — спец, как я тебе уже имел честь доложить.
— Ладно, понял. Дело в том, что я недавно видел нечто похожее. Только там действовали не пилой, а чем-то маленьким и острым. Четверых засранцев расписали вдрызг, как помидоры, не задев при этом ни одного важного сосуда.
— Это надо уметь, — заметил Риккерт. — Такие штуки делают спецы, я сталкиваюсь иногда с последствиями дилетантской работы. Но если сразу четверых и если это сделал один человек, то он мастер. Я бы доверил ему вырезать твой аппендицит.
— Спасибо. А если бы я предъявил тебе этих четверых недоносков…
— Только в холодном виде, — перебил Риккерт.
— …То ты смог бы соотнести способ нанесения ударов в обоих случаях?
— Я мог бы соотнести х…й с носом и не более. Ты что, думаешь, что отрубленная голова и порезанный палец — это одно и то же?
— Ты же смог установить, что удары пилой нанес один человек?
— Я ничего не установил, я сделал обоснованное предположение. Устное. И если ты…
— Ладно, ладно, — перебил. Воронцов. — Я просто советуюсь с тобой.
— Ну, хорошо. Значит, со мной еще можно о чем-то посоветоваться.
— Если бы ты увидел медкарты…
— Я не имею права давать частных консультаций по медицинским документам.
— Ты не имеешь права торговать «люгерами».
— Ты не имеешь права воровать венецианские кинжалы.
На этом разговор зашел в тупик и оба тяжело засопели от злости.
— Представляю себе, — сказал Риккерт после минуты молчания над похороненными надеждами Воронцова, — как веселится тот парень из СБ, который прослушивает твои разговоры. — И повесил трубку.
Их беседы нередко заканчивались так, в особенности на следующий день после совместных выпивок, когда оба чувствовали, что слишком уж рассупонились накануне, приоткрыли свои мохнатые души и злились на себя за это.
Воронцов посидел некоторое время с трубкой в руке, внутренне кляня себя за этот никчемный звонок, затем набрал номер Дядыка. План действий на сегодня сложился у него мгновенно, как только он открыл глаза утром, но некое смутное чувство опасности заставляло его желать оставить какие-то концы конторе на случай чего. Сообщив ошалевшему со сна напарнику, что собирается поработать по убийству в промзоне, Воронцов попросил его навести справки в бюро технической инвентаризации, в торговом отделе и в налоговой инспекции, чтобы выяснить, кто владеет зданием «Плюса», кто регистрировал «Плюс», можно ли найти этого типа, и были ли среди его персонала охранники. Затем он подозвал девчонку и сказал. — Вот тебе деньги, купи себе зубную щетку, трусы, носки, затычки и что там тебе еще нужно. Лезвия купи, раз уж бриться начала. Будешь уходить надолго, закрывай на оба замка. Будешь уходить навсегда, — кинь ключи в форточку.
После этого, он натянул свой мятый пиджак и пошел на встречу с судьбой.
Судьба наблюдала за ним двумя парами глаз через щель в стальном щите, когда он подкатил прямо к сетке заграждения на своей замызганной «пятерке».
— Что он делает? — спросил высокий кокаиновый голос во тьме за щитом.
— Он собирается штурмовать крепость, — ответил обитатель башни.
На этот раз Воронцов не собирался церемониться, у него было кое-что получше стандартной дымовой шашки, у него были дустовые шашки, давно вышедшие из употребления и запрещенные к производству, как и сам дуст, но у Воронцова было много чего, давно вышедшего из употребления и запрещенного, например, чувство собственного достоинства и справедливости, такие же ядовитые, как и дуст.
Воронцов вытащил из багажника рюкзак с шашками, которые, одна в бозе почившая старушка, земля ей пухом, хранила с самых что ни на есть сталинских времен для борьбы с тараканами, клопами и крысами, и не более минуты задержавшись у заграждения, прошел через него, вспоров сетку специальными кусачками.
— Я знаю его, — сказал кокаиновый голос. — Это мент.
— Мертвый мент, — ответила тьма, голосом обитателя башни.
Девочка не пошла покупать зубную щетку, она не пошла покупать трусики, она не пошла покупать «тампаксы». Она лежала навзничь на кровати в комнате с задернутыми шторами и на ее лице медленно проступала маска клоуна, которая привела ее в этот дом, — губы распялены, вокруг рта и глаз синеватые кольца.
Воронцов начал обходить башню по периметру, проталкивая шашки в забранные решеткой вентиляционные отверстия в цоколе и заваливая их мусором. Таких отверстий, отмеченных им еще в прошлый раз, было четыре — по десять шашек в каждое. Затем, выбив ногой кусок доски, которым заранее подпер железную дверь, он шагнул внутрь, где уже сильно воняло дустом, и сразу почувствовал, что здесь что-то не так. Воронцов не собирался преследовать морлока в лабиринте, ползая в тумане ядовитого газа, он собирался бросить оставшиеся пятнадцать шашек во входы туннелей и ждать у входной двери, когда
