И кладет трубку.
А я вдруг начинаю чувствовать, что отрубаюсь.
Что-то они мне, похоже, все-таки такое колют, отчего сразу и слабость, и спать просто дико хочется.
Вот ведь только что не хотел.
А сейчас – даже курить не пойду…
Глава 15
…Разбудил меня, как я и предполагал, именно Викентий.
С неизменной фляжкой наперевес и уже, похоже, прилично вштыренный.
Интересно, он тут каждое дежурство так нажирается?
Или – через раз хотя бы?
А то жалко мужика, в конце-то концов.
Нормальный он, хоть и чутка ебанутый, естественно.
Впрочем, это безумие, похоже, уже черта не индивидуальная.
А как минимум, поколенческая.
И при всей внешней и внутренней непохожести – слишком много у нас с ним общего.
Как будто кто-то рисовал мой портрет, а потом плюнул, и получилось эдакое чудо в круглых очках и зеленом хирургическом балахоне.
Или – как с зеркалом в комнате смеха в детстве, помните, были такие?
Вроде вообще никаких совпадений в пропорциях, все слишком смешно и слишком безобразно.
А все равно это – ты.
Я, кстати, в этих комнатах всегда громче всех смеялся.
Просто, чтобы никто не видел, как мне страшно понимать, что вот это чмо в стекле – это тоже я.
Вот и тут похожая история.
Вроде – его жалею, а на самом деле о своей жизни бестолковой переживаю.
Ну а он – хорош, что уж тут говорить.
Даже передвигается уже как канатоходец-любитель.
Старательно балансируя на невидимой линии.
Хорошо еще, что в зрачках нет этого спокойного морфинового безумия.
А то б – вообще беда…
…Господи, думаю, бля.
За что же нас всех эта ебаная жизнь так переламывает-то?
В чем мы перед Тобой провинились?
Нет ответа…
…Вернее, – есть.
Вот только спрашивать об этом надо не Его.
А – себя…
…Протягиваю руку, забираю у Викентия флягу, трясу ее, собираясь сделать приличный глоток.
Но понимаю, что пока – не стоит.
Закуриваю.
Так лучше.
Алкоголь, конечно, – лекарство универсальное.
Помогает.
Пусть и не надолго.
Надолго эта дрянь, увы, уже давно не помогает, по крайней мере, мне лично.
Встряхиваю фляжку еще раз и возвращаю законному владельцу, который этому очень удивляется, но ничего не говорит.
А что ты хотел, доктор?
Мне сейчас это не нужно.
Я – очень устал.
– Так на чем, бишь, мы с тобой в прошлый раз остановились, мой добрый доктор?
Он ржет, отхлебывает из фляжки и тоже лезет в карман за сигаретами. Вместе с пачкой оттуда неожиданно выпадает знакомый прозрачный пакетик.
Ага.
Так вот почему вы сегодня, сэр, по вене-то не ширяетесь.
Решили кокаинчиком обойтись?
Ну что ж…
Наверное, это правильно.
У меня губы непроизвольно растягиваются в нехорошей ухмылке и он это, естественно, замечает.
– Ты извини, – смущается он, – у меня сегодня днем операция еще была. Нет, не самая длинная и тяжелая. Всего-то на всего два с половиной часа. Просто пациент умер. Прям, сука, на столе.
Я прячу взгляд в трещинах на потолке.
Какой я все-таки козел.
Просто без шансов.
Он тоскливо вздыхает.
– Нет, прямой моей вины никакой, просто у мужика сердце не выдержало, мы его предупреждали, что такое может произойти. Там работа кропотливая, только общий наркоз, естественно. А сердечко у дядьки слабое. Но он сам на операции настоял. Расписку написал, что, типа, предупреждали, хотя его и не просил никто о такой расписке. Говорил, что лучше сдохнуть, чем такими головными болями мучаться через два дня на третий. У него контузия тяжелая была, вроде как в Чечне. Не такая ерунда, как у тебя, извини. У тебя по сравнению с этим баловство одно. Жить с таким диагнозом можно долго, но неприятно. Мигрень мучает. Да какая, в принципе, разница, если и башню от головных болей сносит, и сердце слабенькое. Так что ситуация-то в принципе обыденная. А все одно херово. Вроде уж сколько работаю, а привыкнуть почему-то все равно ни фига не получается…
Стыдно-то как, ептыть…
Мне всегда стыдно почему-то, когда я о людях думаю хуже, чем они того заслуживают.
И – всегда плохо, когда наоборот…
Когда думаешь о человеке хорошо, а он тебя за это наказывает.
Вот так и болтаюсь всю свою сознательную жизнь между «плохо» и «стыдно». Пора бы уж, думаю, как- нибудь определиться, или в одну или в другую сторону.
А не получается ни фига.
– Это ты извини, – вздыхаю. – Засади себе по жирной в каждую ноздрю, старик, накати стакан поприличней. Да давай побеседуем о чем-то, сука, блядь, возвышенном и не пошлом…
Он смущенно протирает аккуратной малиновой бархоткой и без того идеально чистые стеклышки только что снятых круглых, «хиппановских» очков.
Я б такие, наверное, под угрозой расстрела носить отказался.
Честно.
Просто потому, что, как мне кажется, в них человек выглядит либо полным лузером, либо уж совсем конченым ботаном.
Персонажем из той категории действующих лиц, что вызывают даже не жалость, что само по себе унизительно.
А элементарную брезгливость.
Либо, что еще хуже, человек маскируется под наивного лузера, насквозь пропитанного идеалами, а на самом деле – холодная и расчетливая, упрямо прущая своим корыстным маршрутом продуманная и скрупулезная сволочь.
Все-таки неслучайно многие бывшие хиппи сделали себе совершенно нереальные состояния на этих
