– Глаз урагана, – шепчу, прикуривая. – Эта херня, Вов, называется – глаз урагана…
Маленькая черненькая собачка. 1983. Весна
Все нормальные девушки – немного ведьмы.
Что уж тут о ненормальных говорить.
А нормальная девушка жить в бледном болезненном мире декадансного стихосложения, я так полагаю, – просто не в состоянии. Нормальные девушки они вообще существа достаточно приземленные: «женское счастье, был бы милый рядом».
Я от таких «нормальных» всегда, кстати, – пытался бежать чуть ли не впереди собственного визга.
Ну его, простите, такое «женское счастье» на фиг…
Не всегда получалось, ага.
К сожалению.
Они ведь, сцуко, не только приземленные, они, блин, еще и цепкие.
Ухватистые.
И проворные.
Прямо беда…
У меня даже примета в студенческие времена была: если девушка начинает приходить к тебе с сумками еды и наводить порядок на кухне – жди проблем в личной жизни.
А лучше всего – сразу избавляйся.
От девушки, в смысле.
Ибо суровый жизненный опыт подсказывает, что бояться по этой жизни стоит не только данайцев, но и этих якобы заботливых существ с полными разными вкусностями сумками и заботливыми, почти материнскими взглядами.
Иначе – совьют гнездо.
И вы даже не представляете, с какой скоростью произойдут неизбежные перемены в этом, недавно еще таком заботливом и любвеобильном ангеле…
Они такие, ага.
Хуже них могут быть только вышеупомянутые бледно-зеленые поэтессы: с пылающим взором очей, с красноватыми от недосыпу и злоупотребления различными стимуляторами белками, а также дикой кашей там, где у нормального человека должен располагаться головной мозг.
У женщин он, кстати, – тоже есть, я точно знаю.
Так что – не надо ля-ля…
…Галка Сергеева была ведьмой прирожденной.
Можно сказать – органической.
Но вот поэтессой при этом она не была ни разу: несмотря на декадентскую бледность, неаккуратность в одежде и чуть ли не демонстративно неухоженные ногти. Что, казалось бы, неопровержимо свидетельствовало о ее принадлежности как раз к этому пугающему лично меня цеховому сообществу.
Галка была – Поэтом.
С большой буквы.
Разницу чувствуете?
Настоящим, очень талантливым и очень, как мне тогда казалось, – внешне некрасивым поэтом.
С поэтами такое бывает…
…Сейчас-то я понимаю, что это не так: не в смысле таланта, а в смысле красоты, разумеется.
Просто этот тип красоты – не ко мне, а к Николаю Васильевичу Гоголю, ага.
Это он тащился от мертвых панночек и прочих невинных утопленниц, я несколько другой типаж, извините, предпочитаю.
Я жизнь люблю.
А смерти не то чтобы боюсь, – я свое еще в армии отбоялся, – просто стараюсь держаться от этой дамы по возможности подальше.
К сожалению, увы, не всегда получается.
Вообще наш жизненный путь, как правило, украшен смертями близких и знакомых нам людей, как обычная дорога стандартными полосатыми столбиками с указателями километража от пункта назначения или до пункта прибытия.
Такие дела…
…А еще Галка – была своей.
К ней, в маленькую комнату неподалеку от метро «Рижская», можно было прийти хоть когда, хоть в любую ночь за полночь.
Главное, чтобы Галка сама была дома.
Достать купленное по дороге вино и какую-нибудь немудрящую закусь, и до утра проговорить о стихах и просто за жизнь, о которой, как я понимаю сейчас, эта не следящая за своей внешностью девчонка знала побольше, чем мы с Афониным и Вещевайловым.
Метро «Рижская»…
Старый кирпичный дом…
Галка читает стихи чуть протяжно, немного раскачиваясь, глаза полузакрыты.
Ворожит, ворует…
…Самое смешное, и самое страшное, что у Галки это было – всерьез.
Все остальные, и я в том числе, большей частью, – играли в слова.
Она в этих словах – жила…
…А вот кота, кстати, – совершенно не помню.
Только его жадное чавканье дурной ливерной колбасой с говорящим прозвищем «собачья радость».
Не только собачья, как выясняется…
Странно, да?
Стихи помню – кота нет…
А вот печенье и сыр – помню очень хорошо.
Обычная по тем временам закусь под сухонькое.
Вот только как эта нехитрая снедь умудряется становиться настоящей высокой поэзией, – я и тогда не понимал, да и, если честно, – сейчас тоже не всегда догоняю…
Не того профиля способности, извините.
Видимо, для этого надо было не играть в слова, а жить в них.
А это уже – совершенно не мой диагноз: я всегда относился к себе довольно иронически, а «тонкие душевные терзания» вкупе с пафосом старался нещадно душить, искренне полагая источником дурновкусия.
Как говорит моя нынешняя жена: у тебя отвратительно здоровая психика, не убавить и не прибавить.
Сам удивляюсь.
Для прозы это – нормальный диагноз.
Для поэзии – приговор…
…Поссорились мы нелепо и, в принципе, закономерно.
Из-за бродячего призрака идей коммунизма.
