как же вы сами — грамотные, образованные люди — теперь-то можете продолжать резать лягушек, да ещё и студентов заставлять в этом соучаствовать? Ведь если вы неспособны задуматься о дальнейших судьбах ваших душ — это ещё не значит, что и студенту безразлична своя! А ему с какой стати нести на себе кармический груз вашей низости и невежества — и делить потом с вами где-то в иных мирах вашу незавидную судьбу? Вы хоть это-то можете понять — вы, тупые живодёры с правом преподавания в национальной школе, лягушачьи мясники широкого профиля? — голос продолжал греметь в полуоглушённом им сознании, словно уже был не в силах остановиться. — Варвары, дикари, каких ещё империалистов вы считаете хуже себя?..
2
Восхождение в пропасть
…«Взять 2 пробирки, в каждую налить по 10 мл дистиллированной воды…»
Тёмный, сумрачный, какой-то мертвенный коридор, звук глухих гулких ударов… Где-то с потолка капает вода… Как здесь неуютно, тоскливо… Но где это он? Как сюда попал? И куда идти дальше?
«…затем в одну добавить 5 капель крови своего научного руководителя, а в другую — 6 капель той скверны, что скапливается на стенах лаборатории, где режут лягушек…»
Ах да, он и шёл в эту лабораторию. И — на эту paбoту… А, может быть, не надо? Какое-то недоброе предчувствие будто хочет остановить его…
«… встряхнуть, энергично взболтать, поставить на водяную баню в гроб Минвуза, который, жалобно стеная, парит над рекой крови вот уже 200 лет…»
Но всё-таки — где у них на факультете такой коридор? Почему он не бывал здесь раньше? И шли же сюда всей подгруппой… Так почему он один? Где остальные?
«…По истечении 200 лет вынуть пробирки из гроба, закрыть их пробками, смятыми из листов зачётки, затем, произнеся магическую формулу „в гробу я видел такой Минвуз“, рассмотреть пробирки на просвет. Установить, цветам национальных флагов каких суверенных государств соответствуют получившиеся слои жидкости. Особо отметить, если наблюдаются осаждения в виде фигур сражающихся или убитых воинов с мечами, чертей, грешников, ведьм, скелетов, палачей, повешенных…»
И придумывает кто-то такие работы… Тут и так не по себе…
«…мифологических чудовищ, лягушек, деканов о метлой и без метлы, методистов с ведомостью и без ведомости, учителей биологии или химии, мигрантов, оккупантов, империалистов, манкуртов, янычаров (ненужное зачеркнуть)…»
Да, но где же все? И куда и зачем он идёт здесь один — вместо того, чтобы подняться наверх и поискать свою подгруппу там?
Но и с этой мыслью ноги будто сами несли его дальше, в сумрак коридора, куда ему совсем не хотелось идти. Хотелось остановиться, повернуть назад — но он вдруг почувствовал: он даже не знает, что для этого сделать, какое усилие предпринять. Ведь он совсем не ощущал своих шагов — будто не шёл, а плыл в невесомости…
И вдруг он — сам не заметив, как это произошло — резко остановился, отпрянув в испуге. Прямо перед ним на полу лежала огромная, в человеческий рост, лягушачья кожа, заканчивающаяся, что было ужаснее всего, головой декана. И он отчётливо видел в такой темноте, что это именно голова декана — и слышал, как она произнесла голосом его научного руководителя:
— Что, страшно? А ещё биолог…
В ужасе, с судорожным вздохом, Кламонтов открыл глаза. И первым, что он увидел, была его же рука, лежащая на парте, и раскрытая зачётка… Или — не его рука? А то, хотя она была в рукаве его рубашки, сам он ощущал положение тела совсем не так…
Кламонтов попробовал сделать движение правой рукой — но не почувствовал её. И рука на парте осталась при этом неподвижной. Но внезапный испуг заставил его повторить движение с большей силой — и на этот раз его рука (да, и уже ощущаемая им) дрогнула и согнулась в локте, придвинув зачётку к лицу. Но как? Левая сторона разворота зачётки была почти вся заполнена записями. A y них за время учёбы ни в одном семестре больше пяти экзаменов не было — но тут пустыми остались две нижние строки, заполнены были восемь. Восемь экзаменов… Как же так? Или это не его зачетка? Ах, да…
Всё происшедшее вспыхнуло в памяти Кламонтова как-то мгновенно, сразу. Экзамен, взаимопревращения преподавателей, разговор с деканом, отчаянные размышления в пустой аудитории, наконец, кошмар на доске-экране — всё снова явилось ярко, отчётливо, совсем не как сон. Да оно, кажется, и не было сном. Сном было другое — тот коридор, план какой-то бредовой лабораторной работы. А это — какой сон, когда вот — зачётка. Хотя… Такое — наяву? Не может быть…
Кламонтов схватил зачётку и стал быстро листать… Фотография, отличные оценки — всё было на месте, не было приписки «пединститут», пятен лягушачьей крови. Но сами-то записи, сделанные его рукой, остались! Почти вся страница за шестой курс, 11-й семестр, была занята ими — неорганической ботаникой, эмбриологией КПСС… И это — здесь, сейчас, наяву! Значит — не просто сон, галлюцинация? Что-то — при всей кажущейся невероятности — было на самом деле? И всё же придётся что-то объяснять — paз дело коснулось его зачётки?
— Они же биологи, они поймут… — как-то само собой сорвалось вдруг с губ Кламонтова. — Грамотные, образованные люди…
И тут же — снова, как тогда, в аудитории — будто какая-то волна накатила, придавая мыслям опредёленное направление и не давая думать ни о чём другом. Он даже почувствовал, как сжимаются челюсти — от бессильного гнева, отвращения к человеческой низости и тупости.
В самом деле — перед кем он уже готов был каяться, исповедоваться, кому довериться в том, что произошло, и — в своём сокровенном? Вот этим резателям лягушек? Этим буквоедам, догматикам, зацикленным на сенсациях позавчерашнего дня и столь же дремучих нравственных понятиях, которые однажды вложены в них на совершенно ином уровне знаний? И потому неспособным задуматься — во имя чего умерщвляют живые существа, к тому же заставляя студента брать на душу грех соучастия в этом? Хотя нет даже учебной, медицинской, или иной серьёзной необходимости — лишь грубая демонстрация, пустой кровавый ритуал… И что им судьба студента (тем более — лягушки), если так явно наплевать даже на свою — настолько важнее сейчас отработать зарплату в существующей системе образования? Выпуская школьных учителей, пропущенных через лишённое всякого смысла варварство — чтобы… варвар пришёл работать в школу? Но попробуй так прямо поставь перед ними вопрос — и что в ответ? Да, мол, мы тоже наедине с собой, дома на кухне, всё правильно понимаем — но есть система образования, учебная программа, не нами придуманная… И в общем это по отдельности они — интеллигентные, благообразные, но собственно не с ними как с личностями имеешь тут дело — а с чем-то суммарным, чугунно-твердолобым и столь тупым в своей неповоротливости, что взывать к этому суммарному разуму и совести — всё равно что пытаться наполнить из водопроводного крана «чёрную дыру» или сверлить дрелью физический вакуум. А они — «винтики системы», продолжающие с тупостью неисправного механизма отрабатывать не ими придуманную программу, и даже некого спросить, зачем «лягушачьи» лабораторные работы конкретно студенту, который собирался изучать человека как разумное существо, его психику, интеллект, сознание — ведь не будет он делать и это методами живодёра? И — о том, как вообще сможет студент, пройдя через подобное, думать ещё о какой-то работе на благо человечества, и кем считать себя сам — помня, на что оказался способен, чтобы не быть отчисленным из университета? Их интересует только, всё ли это он «отработал» по программе, всё ли «сдал». И о каких высоких материях речь, если сами они давно переступили через сострадание к живому, ещё в студенческие годы перегрузка памяти иссушили их душу и разум — и они вряд ли способны открыться чему-то новому, подняться над рутиной будней — и осознать, что делают сами и на что толкают других? И даже — что живут-то в преддверии новой эпохи, знамением которой будет новая духовность новая методология познания мира, которая сделает просто ненужным это варварство! И вряд ли тогда их чёрная карма будет намного легче от того, что это была скорее жестокость
