— … Я — Аркадий Викторович Ареев, 9 января 1976 года рождения, ученик 11-го класса средней школы № 52,— начал Ареев на экране, так же, как Тубанов и Мерционов — назвав дату рождения, но не назвав город. И тут Кламонтов понял, что в этом был свой смысл. Человека по таким данным в принципе можно найти и встретиться с ним, но сделать это непросто. — И со мной также произошли события, подобные тем, о которых было рассказано ранее… — Ареев немного помедлил, должно быть, решая, как лучше начать. — Только в моём случае всё начиналось с того, что мы как будто всем классом шли в университет на так называемый «день открытых дверей» — проще говоря, экскурсию для ознакомления школьников с их возможным студенческим будущим. Вернее — мы уже подходили к самому зданию университета, а то я помню только, как мы вошли туда, внутрь… И там всё показалось мне как-то странно знакомым — хотя я не помню, чтобы мне приходилось бывать в университете когда-то раньше. Наверно, просто само здание было похоже на какое-то другое, где я действительно бывал…
«Ну да — он, должно быть, внушил тебе интерьер, знакомый ему самому! — сообразил Кламонтов. — Интересно только — какого здания на самом деле…»
— … И вот мы прошли через вестибюль и идём по коридору первого этажа. А там, я вдруг смотрю — стены до самого потолка, да кажется и потолки тоже, обклеены грамотами за спортивные успехи, стенгазетами о стройотрядах и уборке урожая — а сами студенты и преподаватели бегают взад-вперёд с тюками каких-то бумаг, сталкиваются, падают, ругаются, подбирают по всему полу эти бумаги… А я не могу понять — что это такое? Неужели, думаю, вот это и есть рабочие будни университета, и такое студенческое будущее ждёт кого-то из нас? Но пока идём дальше… Потом остановились у стенда вроде бы с научными статьями — но содержания такого: один автор тряс собак на каком-то вибраторе, а потом пересаживал им сердце на место печени, другой вводил лягушкам в вену формалин и считал секунды до остановки сердца — ну, и тому подобное. И тоже, читаю — и не могу понять: это что, какая-то шуточная, пародийная стенгазета? Но нет, всё очень даже официально — какие-то многозначные цифровые коды, чьи-то росписи, десятки литературных ссылок — так что на пародию ничем не похоже. Да, а потом смотрю — на полу тут же прямо в коридоре валяются размотанные рваные бинты, потёки крови и каких-то растворов, битые шприцы, вскрытые собаки, кошки… И это — по всему коридору до самой лестницы наверх. Тут я уже совсем растерялся, но потом вижу — остальные вроде бы реагируют спокойно. И я пошёл вслед за ними дальше, на второй этаж…
«Это что же получается — как бы наш факультет? — понял Кламонтов. — То есть — его аллегория в представлении этого гуру? Но всё-таки — хоть бы ещё деталь интерьера…»
— …Да, и вот это, на первом этаже, был по-видимому биологический факультет, — продолжал Ареев, подтверждая догадку Кламонтова, — а дальше, на втором — химический… Накурено — не продохнуть. Целая толпа стоит в коридоре, травит анекдоты — а нас будто никто и не замечает. Потом наконец зашли в какую-то дверь — а там в лаборатории одна группа студентов совещается, как синтезировать донос на какого-то аспиранта или ассистента, другая, в соседней, практикуется сливать из колбы в колбу дачу и машину — во всяком случае, они нам так объяснили. И тоже везде — потёки, дыры в столах, дверях, одежде, ожоги на руках, осколки битой посуди, да ещё как мы вышли оттуда — прямо нам навстречу двое в лохмотьях от белых халатов куда-то ведут третьего, всего в бинтах… И я чувствую, что всё меньше и меньше понимаю — всерьёз это или какой-то нелепый спектакль — но пока иду вместе со всеми дальше на третий этаж, на математический факультет. А там — всё в клубах чёрного дыма, стоят старые компьютеры, ещё с перфокартами, и человекоподобные роботы, точно как из старой фaнтacтики — и вот то один, то другой из них дымит, а между ними бегают люди не в белых уже, а в серых от копоти халатах, трясут в воздухе обгорелыми перфокартами, и ещё слышно, как где-то далеко, в дыму, кто-то спрашивает, чему же равен икс. Причём там всё это выглядело так, что было совершенно не смешно… И вот мы идём дальше на четвёртый этаж, там — физический факультет, но нас туда даже не пустили, мы только через запертую стеклянную дверь видели, как люди в скафандрах и противогазах и тащили куда-то пожарный шланг — наверно, вниз, к тем, на третий этаж — а другие навстречу им несли что-то большое, тяжёлое, накрытое простынями с символом, обозначающим радиацию — и ещё на потолке искрила проводка, и откуда-то урывками звучал похоронный марш… И опять смотрю: все наши странно спокойно реагируют на это… Ну а дальше — пятый этаж, философский факультет. Знамёна, вымпелы, почётный караул — но символика не советская, как мне сперва показалось, а какая-то гибридная монархическая с националистической — и газетные статьи на стендах тоже только внешне похожи на материалы пленумов ЦК КПСС, а как присмотрелся, так и сама бумага пожухлая, и в заголовках газет — двуглавые орлы вместо орденов, и текст — со множеством букв «ять»… И тут же почему-то — военная кафедра. И от неё идёт целая колонна людей в какой-то тоже странной, гибридной форме — не то военной, не то арестантской — и откуда-то звучит такой жутко-утробный голос: «Эй, вы, трое, обое ко мне! Будете копать от забора и до заката!» И дальше — такое, что для записи уже не повторишь. И тут уже всем стало как-то неуютно — и лично мне, например, захотелось скорее уйти оттуда — но потом всё равно пошли дальше…
«Точно… И этот утробный голос…» — Кламонтову показалось, что разрешились последние сомнения. Ведь Ареев в записи так похоже передал интонации того голоса из его, Кламонтова, видений…
— … И вот — шестой этаж, экономический факультет. На стенах — графики роста каких-то показателей, но больше — абсолютно ничего, нет даже мебели в помещениях, только нищие сидят в коридоре и просят милостыню. А на седьмой этаж, на геологический факультет, и вовсе никак не пройти — там прямо у лестничной площадки в полу коридора огромный провал вниз, на экономический…
«Да, в своеобразном остроумии не откажешь… — подумал Кламонтов, почему-то вспомнив реальную пустую комнату, где проходил „контакт“. — Но что дальше? Сколько ещё таких „факультетов“ и чем это кончится? Да и учебных корпусов такой высоты у нас на самом деле нет…»
— … И вот мы стоим, не знаем, куда идти дальше — и вдруг откуда-то снизу, наверно, с биологического факультета — какой-то буквально душераздирающий крик: «Чуму прорвало!» — продолжал Ареев на экране. — И тут, конечно, сразу общий ужас, паника… Все побежали навepx, на географический факультет, мимо карт с территориальными претензиями ко всем соседним республикам ближнего и дальнего зарубежья — и даже, кажется, к Аргентине, Канаде и Австралии — добежали до лестницы в другом крыле здания, через неё выбрались на крышу, думали, там дальше будет пожарная лестница вниз — но нет… И вот все мечутся по крыше, не знают, что делать — а внизу уже видно, как подъезжают спецмашины: пожарная, милицейская, «скорая помощь», почему-то тут же — и мусорная машина, и катафалк. А снизу, постепенно скрывая их все, прямо на нас ползёт такое огромное густое белое облако — и от него на крыше негде спрятаться и никакой защиты…
Ареев на экране сделал паузу. Чувствовалось, что этот эпизод дался ему нелегко. И Кламонтову стало не по себе. Он вспомнил рассказы о том, как на химическом факультете в ходе лабораторных работ случались отравления, пожары, взрывы… А сколь безопасна учёба на их факультете? Тем более — вот он, уже пятикурсник, по сути ещё не видел их факультета как научного учреждения, не бывал во многих помещениях, не знал, куда ведут некоторые почему-то почти всегда запертые двери и коридоры. А там же наверняка ведутся работы — с ядами, инфекцией, мутагенами… Да ещё — та человеческая душа в сумрачном астральном коридоре. Не жертва ли лабораторной работы?..
— Ну а дальше… — Ареев на экране запнулся на мгновение. — Тоже, как и в предыдущих случаях — какой-то обрыв. И помню уже только, как я очнулся в каком-то помещении, похожем на больничную палату, и там было три человека в каких-то странных рясах. И вот они мне заявили, что у меня — какая-то «болезнь духа», и я, чтобы исцелиться от неё, должен повторять по три тысячи раз в сутки одно заклинание и ещё тысячу раз — другое, и всё это время не есть и не пить ничего, кроме воды, причём даже не спрашивая, на какой срок это рассчитано. То есть, как видите, о чуме речь уже не шла. Ну, а я в первую очередь хотел узнать, что было дальше там, на крыше, и как я попал оттуда в эту палату, и что вообще стало с остальными… И вот я стал пытаться выяснить всё это, и к тому же сразу объяснить, что сам не чувствую себя больным — и ведь действительно не чувствовал — а они мне только и отвечали: это, мол, пока ты не очистился от грехов, тебе кажется, что ты здоров телом и духом, а как станешь выздоравливать — будешь чувствовать, что болен…
«Но и это уже где-то было… — вспомнил Кламонтов, — Ах да, философ с зоологом в моём сне. Кто уверен, что знает свой путь — дурак, а кто нет — тот мудр…»
— … Тогда я спросил: от чего мне следует очиститься? — продолжал с экрана Ареев. — А они в ответ:
