скинула ее как гусеницу, которой не место на румяном яблочке. Укоризненно покачав головой, я задала Патрику вопрос о его новой книге, и пока он мне воодушевленно и пространно отвечал, я раздумывала над дилеммой: «Подойти или не подойти? Вот в чем вопрос!» Каждому прыщавому подростку знакома эта гамлетовская дилемма: «Сразу же получить унизительный отказ или один раз из десяти мне должно повезти?» Мне в отличие от подростков кроме собственного достоинства в моих же глазах было что терять: лицо перед представителями французской прессы, в глазах которых я должна блюсти мою собственную звездную репутацию. Но игра стоила свеч, и я решила рискнуть отдельно взятой съемочной группой в пользу моей будущей книги. Прервав поток Патрика, я с улыбочкой попросила его подождать меня минуточку и направилась в сторону интервьюируемой звезды. Пышногрудая блондинка славянской внешности – прекрасная лакмусовая бумажка мужской сексуальной ориентации. Я мгновенно по взглядам четырех пар глаз определила три из них как принадлежащие устойчивым гетеросексуалам. К счастью, одна из этих трех пар принадлежала Звезде. Набрав для храбрости воздуха в легкие до увеличения объема груди с 85В до 9 °C, я подошла к их столику. Мне страшно повезло: меня узнали и журналист, и оператор, и даже третий мужчина, оказавшийся пресс-секретарем Звезды. Ради пущей благосклонности звезд полезно иногда самой появляться в прессе, для чего можно и потерпеть участие в скандальных ток-шоу и гнусные инсинуации бульварных журналистов. Голливудская Звезда улыбнулась и, приняв меня за своего, легко согласилась на интервью, назначив мне время и место сразу на следующий день. Возвращаясь к своему столику, я улыбалась Патрику и окрыленному прыщавому подростку во мне. Кто не рискует, тот не пьет горячий шоколад в «Крийоне» с Кристофом Ламбертом!
Вот так получилось, что я, выстроив батарею диктофонов, приступила к знакомству с симпатичным голливудским актером, перемежая вопросы официального интервью с вопросами, ответы на которые интересовали меня лично.
– Бывали ли Вы в России?
– Трижды, – улыбнулся мне Кристоф, – впервые по случаю выхода моего фильма, второй раз на Московском кинофестивале и в третий раз – на дне рождения господина Сулеймана. Я не знаю других олигархов, это первый российский миллиардер, с которым я познакомился, и мне он показался простым, умным и человечным...
Я вспомнила, что когда этот господин в один из своих давних прилетов в Париж вручил мне несколько килограммов черной икры, я тоже сочла его очень человечным.
– Был большой спектакль, – продолжал Кристоф, – присутствовало много народу, мы разговорились с ним за его столиком, и мне понравилось его чувство юмора. Здесь, на Западе, кажется, что от олигархов веет холодом, а мне он таким не показался, наоборот, он был прост, респектабелен и элегантен. Я не сужу о людях по репутации, у меня хорошая интуиция и быстрая реакция, я сразу чувствую человека...
Заявляю, что расцениваю это как комплимент, судя по тому, как быстро он согласился дать мне интервью.
– Я согласился, потому что Вы приятный и открытый человек, мне нравятся энергичные, темпераментные женщины, которые работают и сами пробиваются в жизни.
И это принимаю как комплимент, мысленно показав язык праздным девицам с Рублевки, и интересуюсь, как он выдерживает такой ритм – сегодня в Париже, вчера в Нью-Йорке, завтра где-нибудь на экваторе.
– Вот уже двадцать пять лет, как я так живу, – отвечает Кристоф, – я воспитывался в семье путешественников, мой отец был дипломатом – одним из создателей Организации Объединенных Наций после войны. Мой отец был уже пожилым человеком, когда я родился, ему уже было пятьдесят лет. Он умер пять лет назад в возрасте девяносто четырех лет. Я вырос в Швейцарии, там я учился в школе. Отец в основном жил в Женеве и много путешествовал. А позже, когда я стал актером, я тоже стал ездить по миру, потому что это свойственно профессии. Я проводил жизнь между Южной Америкой, Парижем и Женевой.
– Где же Ваш дом сегодня? – поинтересовалась я.
– Место, которое я считаю своим домом, это там, где живет моя дочь. Потому что дом – это понятие эмоциональное. Я, например, люблю свою дочь не потому, что это моя дочь, а потому что она – человек хороший. Она – оптимист и добра от природы. Я не учитель. Я не должен ничему ее учить. У нее свой характер, и она должна всему научиться сама, просто я могу указать направление. Я уважаю ее личность и радуюсь, видя ее счастливой, говорю себе, что я не ошибаюсь. Остальное зависит только от нее самой.
– Что Ваша дочь унаследовала от Вас?
– Оптимизм, позитивность, воображение, но она более рациональна, чем я. Во-первых, она – женщина...
– Сколько же ей?
– Четырнадцать. Женщины более организованны, чем мужчины, и она знает, чего хочет. Я думаю, что девушки в этом возрасте это знают лучше, чем юноши. Она целеустремленная и радуется жизни. Я хочу лишь одного – чтобы она была счастлива.
– Как Вы реагируете, когда видите пожилого мужчину в сопровождении очень молоденькой, может быть даже несовершеннолетней фотомодели, ведь у Вас у самого дочь-подросток?
– Я думаю, что не нужно беспокоиться о других. Это дело личное.
– Даже в случае педофилии?
– Это меня не то что беспокоит, думаю, что за это можно даже убить. Я знаю, что моя дочь может иметь интимные отношения, и меня это не беспокоит до тех пор, пока речь не идет об извращениях или о чем-то грязном. Я не потерплю манипуляции слабым ребенком.
– Вы сами могли бы убить за это?
– Об этом трудно говорить, пока сам не попал в такую ситуацию. Когда я слышу храбреца, говорящего, что он, видя, как десять человек насилуют девушку, бросится и всех поубивает, я считаю, что это не герой. Настоящий герой об этом не говорит. Мне кажется, что я был бы возмущен и, может быть, нашел бы в себе мужество, но я не могу говорить об этом теоретически, не будучи в конкретной ситуации. Если что-нибудь случится с моей дочерью, я все брошу и поеду ее искать. Я не судья, но когда я вижу, как в Штатах или в Европе некоторые люди избегают наказания за ужасные преступления, я думаю, что нужно пересмотреть юридическую систему. Как несколько месяцев назад, Вы, наверное, помните эту историю, ученики избивали учителей чуть ли не до смерти, но при этом получили только четыре месяца тюрьмы вместо десяти или двадцати лет. Когда я вижу в африканской стране изнасилованного восьмилетнего ребенка с перерезанным горлом и мир при этом не шевелится – это возмутительно! Если же я вижу шестидесятилетнего мужчину с двадцатипятилетней девушкой – это меня не беспокоит. Это должно беспокоить их самих. Я не могу судить их за это, тем более что молодые девушки влюбляются в пожилых мужчин, потому что находят их более интересными, чем сверстников.
– Какая самая большая разница в возрасте была между Вами и Вашей девушкой?
– Обычно я всегда любил сверстниц и настоящих женщин. Когда мне тридцать пять – сорок лет, а девушке тридцать, тридцать пять или сорок лет. Самая большая разница у меня была с моей девушкой, когда мне было тридцать восемь, а ей двадцать два года. Меня никогда не привлекали незрелые двадцатилетние девчонки, которые нуждаются в том, что я не могу и не хочу им дать. Конечно, когда мне самому было двадцать два, я ходил в клубы с ровесницами. Сегодня меня это уже не забавляет, и я не хотел бы жить с той, кому это еще нравится.
– Что Вас возмущает в мире?
– Глупость, – не задумываясь, ответил Кристоф. – Мне кажется, что это основная причина того, почему мир тормозит в развитии. Эгоисты не думают о других, а причиной всех войн и революций всегда было чье- то эго. А ведь мы все равны, мы все имеем право иметь свою религию, принадлежать к разным расам, иметь разную культуру. Когда мы научимся уважать другого, не говоря: «У нас забрали эту территорию»? Все время: «Я, я, я»... «На другого мне наплевать, мне всего мало». В существующей системе есть бедные и богатые, особенно в развивающихся странах. Нет середины. Демократия нуждается в среднем классе. Но сегодня России, например, нужно не пять, не десять, а пятьдесят лет работы над созданием условий для развития среднего класса. Как и в Африке. Богатые становятся еще богаче, бедные – беднее. И пропасть между ними становится все больше, потому что никто не заинтересован в том, чтобы дать бедным
