Заговорили об одном из его новых проектов.
– Это фильм я вынашиваю вот уже тридцать лет. Он о человеческой природе, а это очень глубокая тема. Подготовка к съемкам уже заняла два года, да и сами съемки займут не меньше года. Я очень надеюсь, что мне удастся снять его. Это будет самая сумасшедшая картина из всех, которые я сделал. Истории мужчин и женщин, проходящие через века. Легенды веков. Это фильм о человеческой природе, о мужчинах и женщинах, которые переживают одни и те же истории. Я думаю, что мы не все о себе помним. В истории человечества есть две-три истории, которые повторяются, как будто бы этого никогда не было.
– Ну конечно же это рождение, любовь и смерть, – полезла я, перебивая а-ля Канделаки, поперек батьки в пекло.
– Нет, не только это. Скорее обычные истории. Я думаю, что из поколения в поколение мы проживаем одну и ту же жизнь, мы с каждым разом совершенствуемся, но я думаю, что жизнь – это череда повторений, в разных декорациях и в разной одежде. Я уверен, что все в жизни меняется, кроме главных удовольствий: любовь, еда, путешествия. И эти удовольствия не эволюционировали, хотя человечество претерпело прогрессивные изменения во всех областях, кроме этих, которые трогают нас до глубины души. Об этом фильм. Он показывает, что люди Средневековья были так же счастливы, как и мы, потому что эти главные вещи не меняются.
И еще немного о России.
– В 1957 году я приезжал в Россию, лет десять назад я снова посетил Москву в качестве президента Московского кинофестиваля. И каждый раз я уезжал из этой страны счастливым. Для меня за границей самое главное – люди, а не пейзажи. Даже самая прекрасная страна в мире ничего не стоит, если жители этой страны не такие, как нам бы хотелось. Я обожаю вашу страну именно благодаря вашим людям. Москва – очень красивый город, но я предпочитаю Москве москвичей. И еще у вас потрясающая кухня.
Неожиданный поворот потребовал пояснений:
– Что Вы ели в России?
– То же, что и Вы. Извините за банальность, я ел икру, как все. – Это где это он видел такую «банальность», чтобы все россияне ели икру? – А еще я очень люблю борщ.
Ну, это еще куда ни шло, и я хоть и вегетарианка, но поправку приняла. Кстати, как он представляет себе русского человека? Водка и икра?
– Нет, для меня это образ кино, потому что ваша страна породила много великих кинематографистов. Для меня русское кино намного более значительное, чем американское. – Лелуш сделал моей стране самый большой по его киномеркам комплимент. – Да, это правда, и особенно это касается кинематографического изобразительного ряда. Я не имею в виду сюжеты, я имею в виду изображение и пластику, которые в русском кино сыграли важную роль. Не сейчас, конечно, но был период, когда русское кино интересовало меня больше других. Что я люблю в России, так это русскую бесшабашность. У нас создается ощущение, что в русских есть что-то от самоубийц. Я люблю людей, которые играют со своим здоровьем. У нас создается такое впечатление, когда мы видим, как русские пьют. Я бывал на одной вечеринке в Москве и видел типа, который поглощал литры водки, я был очень впечатлен. У русских такое крепкое здоровье, которого нет у нас. У меня есть ощущение, что Россия – это страна, где все возможно, где рациональное и иррациональное уживаются вместе. Но лично я люблю в России это самое иррациональное.
На этой трогательной ноте мы и свернули камеры.
– Спасибо Вам, Елена. – Напоследок Клод Лелуш превратился в сказочную фею. – Я придумал для Вас очень красивую роль в моем следующем фильме.
Представив себя на мгновение шестой женой и сто двадцать шестой музой, я вздрогнула и больно уронила себе на ногу сумочку. Прощались по кинолицемерной традиции как лучшие друзья, и, пользуясь распространенными среди французов клише о поцелуях Брежнева, я уверяла Лелуша, что у нас, в России, на прощание все целуются восемь раз в губы. С удовольствием поверил. Или сделал вид, старательно целуясь. Умница!
Глава четвертая
Среди моих неравнодушных к блондинкам приятелей есть один гений, известный фотограф Андрэ Pay. При всей своей скромной внешности он невероятно талантлив – иначе чем объяснить, что средняя стоимость фотосеанса у него стоит пятьдесят тысяч евро? Он сотрудничает с самыми модными журналами Парижа и Нью-Йорка и делает обложки дисков Майкла Джексона, Патрисии Каас, Милен Фармер и Мирей Матье.
– Эленале, – позвонил мне однажды утром Андре. Он немец по происхождению и поэтому добавляет к имени «ле» – аналог суффикса «чк» в уменьшительно-ласкательной форме, – ты хочешь познакомиться с легендой советского и японского народов?
Французы подтрунивают над слегка вышедшей из моды Мирей Матье, но она действительно очень любима русскими и жителями Страны восходящего солнца. Что касается моего ответа на вопрос, то скорость звука «да» в таких случаях превышает скорость света.
Приехав в специально арендованную для этого случая фотостудию, я наблюдала, как работает с Мирей не только Андрэ, но и десяток ассистентов, визажистов, стилистов, парикмахеров и других необходимых фотоиндустрии людей.
Мирей оказалась удивительно миниатюрной – метра полтора, веселой и певучей. Без всякого аккомпанемента она с легкостью заполняла мощным и чистым голосом со своим знаменитым южным акцентом, раскатывающим букву «р» все четырехсотметровое пространство студии, напевая в промежутках между съемками, во время смены одежды и даже грима. Рядом со мной стояла ближайшая помощница Мирей – ее родная сестра Мари, которая посвятила свою жизнь служению гению, случайно оказавшемуся в их многодетной семье. Видимо, служение гению занимает слишком много времени, потому что ни та, ни другая из сестер свои семьи так и не завели.
Насладившись прекрасным пением, полюбовавшись разнообразными фотофильтрами, скрывающими морщинки, и выучив наизусть, какое количество ватт освещения необходимо для полного превращения в красавицу, я удостоилась чести быть сфотографированной с гением Мирей другим гением Андрэ. Я не гений, поэтому никто не обеспокоился тем, чтобы меня потом отретушировать, поэтому на фотографии я хоть и в два раза моложе Мирей, выгляжу так же хорошо, как и она.
Глава пятая
Королева трикотажа казалась недоступной – целых два месяца я добивалась встречи, вернее добивала ее сладко-стильно-женственного, как это водится в мире моды, пресс-секретаря. До такой степени, что, казалось, он без меня заскучал после интервью, потому что самолично позвонил через несколько дней неожиданной свободы от моих звонков и предложил внести меня в список VIP-клиентов, имеющих тридцати-процентную скидку на все товары марки Мадам.
Накануне торжественного Дня приближения к трону один мой приятель, французский фотограф, узнав, что я иду домой к Соне Рикель, злорадно похихикал и загадочно предупредил, что меня ждет «черная дыра». Мое воображение оказалось недостаточно сильным, чтобы предугадать, что речь идет не о метафоре. Сонина квартира действительно представляла собой ну если и не черную дыру, то черную нору, стены который выкрашены черным, а пол – темно-синим, с редкими вкраплениями ярко-красных пятен по всему интерьеру, типа портрета хозяйки кисти самого Энди Уорхола. На многочисленных полках стояли миллионы серебряных фигурок и статуэток. Как потом оказалось, подношения подданных.
Королева протянула мне худую руку, запахнула меховой воротник на декольте и царским жестом предложила присесть в одно из двух установленных в центре гостиной кресел-тронов эпохи какого-то из Людовиков. Сама же скинула черные босоножки и удобно расположилась в другом, поставив на пол около него стакан с минеральной водой. На Соне было черное трикотажное платье, черные чулки, черно-рыжий лисий меховой воротник (плевала она на зеленых!) и ее знаменитая рыжая прическа под кодовым
