покое Верхнего Города. Они приветствовали Афемида, ударяя мощными кулаками себя в грудь.
К Храму Митры вела широкая лестница, обрамленная фонтанчиками, из которых паломникам дозволялось утолять жажду. Магистр взбежал по ступеням, отмечая, что неплохо бы подновить стертый подошвами камень. Известняк, конечно, выглядит благородно, но уж больно недолговечен.
Под высоким куполом Храма мог бы разместиться военный лагерь, а огромные витые колонны, вытесанные из цельного гранита в Немедийских горах, должны были напоминать прихожанам о малости человеческой жизни пред лицом Вечного. Посреди зала пылал огромный факел Неугасимого Огня.
Служитель провел Афемида боковыми проходами к Покоям Просветления. Верховный жрец поднялся ему навстречу, выказывая уважение любимцу короля. Впрочем, он тут же упал на подушки, жестом пригласив магистра последовать его примеру. На низком столике стояла ваза с фруктами и стеклянный сосуд голубовато-зеленого оттенка с вином.
— Господин магистр, — заговорил Обиус слабым голосом. — Я пригласил тебя, дабы поразмышлять о возможных следствиях явления, причины коего скрыты, как и все причины, в хитросплетении закономерностей, принимаемых многими за проявление слепого случая…
«Начинается», — тоскливо подумал Афемид, усаживаясь по-турански на подушки.
— Буду краток, дабы не отрывать тебя от забот, возложенных владыкой на твои хрупкие плечи, груз коих снедает твою плоть, возвеличивая душу, трепещущую, словно светлячок в ночи, как, впрочем, и все наши души, суть коих есть лишь воля Вечного и дозволение Его к воплощению на тверди, называемой землею…
Афемид взял из вазы яблоко и с хрустом надкусил.
— Отличный плод, взращенный заботливыми руками пуантенских садоводов, в поте лица отрабатывающих свои долги перед Вечным, — заметил жрец. — Не желаешь ли отведать вина из Аргоса, где виноделы столь…
— Желаю, — сказал магистр и налил себе чашу.
— Рекомендую разбавить вино водою, — томно напутствовал жрец, — ибо в Заветах сказано: «И да не наливайся до ушей соком перебродившим…»
— Пресветлый, — Афемид решил наконец выяснить суть дела, — если ты пригласил меня, чтобы порассуждать об отвлеченных вещах, ты знаешь, я в этом не силен. Могу сказать, что в стекло этого сосуда добавлено немного железа, поэтому оно голубовато-зеленое. Что же касается причин и следствий…
— Речь пойдет о вещах, в которых ты гораздо более сведущ, нежели я, — Обиус отхлебнул из своей чаши, поморщился и долил воды. — Дело в том, что не далее часа назад ко мне явился ванирский вождь…
— Ванир? Здесь?! — Афемид не смог скрыть удивления.
— …назвавшийся Эйримом Высоким Шлемом, владыкой Paг… рана». — в общем какого-то ничтожного клочка мерзлой земли в его родном Ванахейме, и объявил, что он — брат нашего короля.
Если ранее челюсть магистра готовилась к всегдашней зевоте, сопровождавшей речи Пресветлого, то сейчас она поехала вниз, являя выражение крайнего изумления. Сквозь полуприкрытые веки жрец поглядывал на молодого человека: он был доволен, что смог озадачить всегда невозмутимого магистра.
— Ну, конечно, не родной брат, ибо трудно помыслить кровное родство киммерийца и ванира, хотя, поговаривают, они не столь уж блюдут чистоту крови, как это принято среди знати цивилизованного мира. После недолгих расспросов я понял, что эти дикие люди считают братом всякого, с кем пили свое кислое пиво без особых трагических последствий. Кроме того, этот Эйрим помог нашему королю в борьбе с каким-то колдуном. Не припомнишь ли ты, уважаемый господин магистр, — рассказывал ли Конан Аквилонский что- либо об этом человеке?
Вопрос был задан неспроста: Пресветлый отлично знал, что Афемид записывал рассказы короля о его похождениях в ту пору, когда Конан, варвар из Киммерии, еще был простым искателем приключений.
Помедлив, магистр произнес:
— Я припоминаю… Эйрим Высокий Шлем помог нашему королю, когда тот, выполняя волю некой волшебницы, сразился с могущественным магом, построившим замок в землях ваниров. Кажется, тот назывался Кро-Ганбор, а чародея звали Гор-Небсехт… Но как этот ван оказался здесь?
— О, это очень поучительная история, — тонко улыбнулся жрец. — Сей разбойник, чьи люди опустошили не одно поселение вдоль морских и речных берегов, был просветлен по воле Митры и, хотя все еще почитает своего гнуснейшего Имира, решил заняться торговлей. К тому принудила его болезнь, и он дал обет, что, если выздоровеет, бросит свои гнусные привычки и привезет в наши земли меха снежных куниц, дабы скрепить дружбу Ванахейма и Аквилонии. Он со своими людьми перешел Киммерийские горы, построил в верховьях Ледяной три лодки и приплыл через озера к стенам Турна.
— Так чего же он хочет? Торговать? Это не заказано никому… Или повидать короля?
— Видишь ли, дело обстоит несколько сложнее, как нет ничего простого в этом мире, согретого дыханием Митры, сотворяющего хитросплетение дел по воле Своей. Среди команды Эйрима оказался аквилонец, который по пути сюда умер.
— И что же?
— Ванир просил совершить обряд погребения по нашему обычаю, ибо аквилонец был его другом. Или братом, как они говорят.
— Это значит, что его тело должно сгореть в Неугасимом Огне?
— Именно.
Магистр задумался. Ваниры слыли во всех землях за отъявленных разбойников, промышлявших в летнее время грабежом селений, имевших несчастье строиться у побережий. Были они искусными мореходами, и на своих длинных быстроходных дракарах доходили до Зингары, Аргоса и даже Стигии. Плавали они и по рекам, наводя ужас на местных жителей.
Но Конан действительно рассказывал ему об Эрике Высоком Шлеме. Можно ли отказать побратиму киммерийца? Решить эту задачу было посложнее, чем вычертить план дворца или рассчитать наклон трубопровода.
— Решать надо сейчас, когда король отправился на охоту в сопровождении юного Альфреда, о чем знаем только мы с тобой, — снова зажурчал голос жреца. — Неизвестно, сколько он пробудет в лесах, а покойник и так слишком долго ожидал погребения. Ты знаешь, что, волей Конана, я полномочен принимать решения в его отсутствии, но я решил держать совет с тобой, дабы избежать нежелательного вмешательства в цепь причин и следствий. Ванирский вождь просил дозволения, чтобы вся его дружина присутствовала при обряде. Я склоняюсь удовлетворить его просьбу, ибо присутствие в Храме Митры может обратить на истинный путь не одну заблудшую душу…
— Сколько их? — спросил магистр.
— Около сотни.
— Думаю, если они, по нашим законам, оставят оружие в привратных хранилищах, опасаться нечего. Король действительно поминал этого Эйрима, правда, судьба сводила их давно, очень давно. Что ж, дозволь им прийти завтра поутру.
— Погребение должно совершиться на закате, магистр, ты запамятовал. Мы совершим обряд сегодня, если ты не против.
— Но ночевать они будут в ладьях?
Обиус посмотрел на свои ухоженные ногти и раздумчиво произнес:
— Пристало ли нам выказывать недоверие к гостям, будь они даже ваниры? Не разнесут ли они весть, что король Аквилонии опасается какой-то горстки северян? Безоружных, пришедших с миром, желающих лишь приобщиться к Свету Вечного? Тем паче, что вождь их когда-то был соратником нашего владыки в его славных подвигах? Пусть проведут ночь на постоялом дворе, а еще лучше, найдут пристанище под кровом гостеприимных турнцев… В Нижнем Городе, конечно.
Афемид поднялся.
— Думаю, ты прав, Пресветлый. Быть посему. Нам не все равно, что станут говорить о Турне в других землях. А сейчас позволь мне откланяться, у меня много дел.
Обиус милостиво махнул рукой, и Афемид направился к выходу. Верховный жрец следил за ним взглядом из-под полуприкрытых век, и когда магистр покинул Покой Просветления, налил себе полную чашу вина.
