подкупили…
— Да, он сделал свое дело, и сделал вовремя. Как говорят, концы в воду… Впрочем, главного подстрекателя Агизан успел назвать перед всеми…
— Мне кажется, кто-то здесь хочет опорочить мое честное имя, — раздался надменный уверенный голос.
Перекинув через руку дорожный плащ, небрежно положив тонкие пальцы на золоченый эфес меча и презрительно улыбаясь, в дверях трапезной стоял герцог Гийлом Гандерландский.
Отлично сложенный, лет тридцати, красивый и ясноглазый, Гийлом был рожден бритункой, и история его матери даже легла в основу народной баллады. Когда-то отец его, Пипин Большеголовый, отправился в гости к своему другу, какому-то мелкому князьку Пограничного Королевства. Изрядно выпив, они решили поохотиться, погнали оленя и вскоре заблудились в чащобе. Пограничное Королевство место дикое, дорог там вообще никто не прокладывает, а усадьбы местных князей разделены почти непроходимыми лесами.
Долго ли, коротко ли скитались друзья, потеряв среди болот и буреломов своих коней, только не заметили, как оказались уже в Бритунии. В изодранных платьях, голодные, искусанные комарами и лесными клопами, словно двое нищих, постучали они в ворота некой усадьбы. Хозяин, бритунский барон, приютил скитальцев, а узнав их род и звание, снабдил всем необходимым, включая резвых скакунов и суммой на дорожные расходы.
Пипин сполна отблагодарил за гостеприимство: пленившись дочерью хозяина, он похитил златовласую Аэлису и по утренней росе галопом погнал дареного коня на юг, в сторону немедийской границы. Благополучно уйдя от погони, герцог вскоре прибыл в Нумалию, где у него были какие-то родственники.
Вернувшись в Гандерланд, он сделал пленницу законной хозяйкой замка. Прекрасная Аэлиса полюбила своего похитителя: Пипин был мужчина статный, храбрый воин и страстный любовник. После весело отпразднованной свадьбы они зажили счастливо, и вскоре, пелось в балладе: «понесла Аэлиса плод любви под сердцем, веселясь душою».
Но тут настали для нее черные дни. У Пипина появилась любовница. Обольстительная и коварная, она с помощью волшебного снадобья приворожила сердце герцога и внушила ему яростную ненависть к жене. Кончилось тем, что бедную молодую женщину изгнали из замка. В глухом лесу ее чуть было не убили подосланные Идерной (так звали любовницу герцога) злодеи, Аэлиса чудом спаслась и нашла приют у некоего доброго человека, где и произвела на свет Гийлома. Легенда гласила, что будто бы к его скромной колыбели приходила лесная фея и предсказала младенцу славное будущее.
Аэлиса вскоре умерла, не вынеся разлуки с любимым, а Гийлом вырос, явился в замок под видом торговца медом и заколол ведьму ножом, отравленным ядом болотного демона. Чары спали с глаз несчастного Пипина, он облобызал сына, долго горевал по умершей жене, и за все годы, еще ему остававшиеся, ни разу не прикоснулся ни к одной женщине.
Так ли все было на самом деле, никто не знает. Недоброжелатели поговаривали, что Гийлом сам сочинил балладу, дабы поднять свою популярность среди гандерландцев, что было нелишним: в отличие от своего отца-однолюба (коварная Идерна, конечно, не в счет), нынешний герцог был весьма охоч до женского пола и вовсю пользовался правом первой ночи, навсегда поселяя ревность в сердцах новоиспеченных мужей. В постели герцога под огромным балдахином перебывали почти все смазливые дочери мелкопоместных вассалов, помещиков и многие хорошенькие крестьянки. Впрочем, Гийлом был щедр, богато одаривая невест драгоценностями и заморскими тканями, так что дурнушки, вынужденные проводить брачную ночь с законными супругами, кусали себе локти, шепотом понося отцов, зачавших их, очевидно, либо с перепою, либо по недоразумению.
Они были, как говорят в народе, «два сапога пара» король и герцог. Оба ценили женскую красоту, хорошее оружие, добрых коней, охоту и веселую беседу за винной чаркой. Когда киммериец уставал от высокопарных речей Пресветлого, вечных забот главного архитектора и бестолковой лести придворных, он слал гонца к Гнилому и закатывал пир дня на три-четыре. Гийлом веселил короля байками о своих любовных похождениях: выходило, что если всех мужей, чьи головы его стараниями украсили ветвистые рога, выстроить в ряд, шеренга протянется от Турна до Мессантии. Врал он складно и с массой уморительных подробностей. Потом они седлали коней и отправлялись куда-нибудь в поля за Спокойным озером, где герцог обучал Конана премудростям соколиной охоты.
Дважды услышав о предательстве Гийлома, киммериец в глубине души так и не смог окончательно поверить, что тот способен на столь низкое вероломство, хотя и был подозрителен, как все варвары. Кто обвинял герцога? Лесной разбойник и трус-барон и тот, и другой старались во что бы то ни стало спасти свои жалкие жизни. Правда, был еще карлик, который, судя по всему, желал как раз обратного. А безумный юноша, плененный на ванирской ладье и знавший о яде, какую роль играл он в этом странном действе? Или тот, кто стоял во главе заговора, двигал ими, словно фигурами из слоновой кости в вендийской игре, надеясь заранее обдуманными ходами стравить короля Аквилонии с герцогом Гандерланда и извлечь выгоду из этой распри?
То, что герцог явился во дворец даже без оруженосцев, лишь в сопровождении генерала Ольвейна, как будто говорило в его пользу.
— Ты осмелился прийти один? — спросил Конан, пристально глядя в лицо Гийлома.
— Моих людей не пустили в город, — отвечал тот, не отводя взгляда. — Я удивлен, государь. Вы посылаете гонцов с просьбой о помощи, а когда я привожу своих рыцарей, они вынуждены томиться под стенами, словно какие-нибудь купцы в ожидании таможенного досмотра. Какая кошка пробежала между нами? Чей наговор ты принял к сердцу?
— Обвинения против тебя серьезны, — сурово молвил король, снова усаживаясь в черное кресло. — Поднимись на помост.
— Я под судом?
— Да.
Все ждали возмущения герцога, а, возможно, и вызова. Многие расценивали наследного вождя гандерландцев скорее как союзника аквилонского короля, нежели его вассала. Однако Гийлом лишь надменно поклонился и взошел на подмостки. Подбоченясь он встал в полоборота к залу, чтобы все могли видеть его гордый профиль.
— Так кто же осмелился порочить герцога Гандерландского? — заговорил он первым.
— Знаешь ли ты некоего разбойника Анимара? — спросил король.
— Знаю. Мои люди давно охотятся за этим выродком.
— Вчера я положил конец этой охоте. Прежде, чем отправиться к Нергалу, Анимар сообщил мне, что ты нанял его, чтобы убить короля.
Крики и шум вновь раздались в зале, но герцог и бровью не повел.
— Король внял наветам ничтожного разбойника? — развел он руками. — Анимар нагло лгал.
— Барон Агизан также обвинил тебя в заговоре, он сделал это при всех, в этом зале, и утверждал, что ты устраивал тайные сборища, на которых сулил будущим мятежникам свое покровительство.
Гийлом, глянув на тело барона, лежащее на краю помоста, словно пестрый тюк восточных тканей, оброненный незадачливым купцом, рассмеялся.
— Агизан! Да всем известно, что этот ублюдок заставлял собственную жену спать с выгодными клиентами накануне заключения торговых сделок. Он обвинил бы и родную мать…
— Но почему он обвинил тебя?
— Думаю, по указке того, кому выгодно нас поссорить.
— Быть может, ты назовешь имя этого человека?
— Назову.
Стало тихо, только напряженное дыхание людей, сопение и покашливание раздавались в зале и на галерее.
— Мой отец, Пипин Большеголовый, говаривал: если ты обнаружил в своем супе муху, не думай, что она попала туда случайно, значит, у повара есть враги. Помысли, король, кто завладеет властью в городе, а
