Он двинулся к чайнику, но Мисти отрицательно покачала головой.
— Зачем ты приехала? — спросила Мисти, наверное, не очень тактично, но за последние несколько дней она столько пережила и так вымоталась, что не в силах была соблюдать приличия, и этот грубоватый вопрос непроизвольно сорвался с ее губ.
— Я находилась в Австралии, дорогая, когда со мной связался адвокат. Я была в Перте. — Мать снова села и закурила сигарету. — Разве это не замечательно?
— Ты давно находишься в Австралии?
— Почти год. — Небрежный взмах сигаретой. Тук высунула нос из спальни, чтобы проверить, кто пришел. Сигарета прошлась совсем близко от ее носа, и Тук ретировалась.
Мисти захотелось сделать то же самое.
Почти год…
— Я сообщила тебе об инсульте бабушки, — сказала Мисти. — И каждый месяц информировала адвоката о ее состоянии.
— Да, но я ничего не могла поделать. Больницы — это не моя сцена. Мне было достаточно переживаний с дедом.
— Ты навестила деда в больнице всего один раз и пробыла у него десять минут.
— Не надо читать мне нотации, мисс! — с раздражением сказала мать. — Теперь я здесь.
— Но ты приехала не на похороны. Это тоже не твоя «сцена»?
Ник настороженно застыл на месте.
— Нет, не моя, — сказала мать. — Я не могу притворяться, что горюю о ком-то, кого едва знала. Но теперь я здесь. — Мать внимательно взглянула на Ника: — Вы поселились в моей спальне?
— Нет, — сказала Мисти. Спальня ее матери находилась рядом с ней, в ее половине дома.
— Замечательно. Мне никто не говорил, что у тебя есть мужчина.
— У меня нет мужчины. Ник — мой жилец.
— Ах, жилец… — Мать зевнула. — У меня был такой долгий перелет. Пришлось взять дешевый билет. Ты знаешь, что мы с Фивкином развелись? Это было так скучно. Деньги… ты даже не представляешь. Но теперь… — Мать задумчиво окинула взглядом кухню, и Мисти вдруг поняла, зачем она приехала.
— Я не знаю никакого Фивкина, — сказала Мисти, чтобы оттянуть время.
— Приятный мужчина. О, мы так хорошо жили! Но теперь… — Лицо матери отвердело. — Он мне изменил. И женился на ней. Женился! Его жалкие уловки доводили меня до исступления. Но сейчас со мной все в порядке. Я узнала цены на недвижимость в этих местах. У нас будет хороший навар!
— У нас?..
— Да, у тебя и у меня, — сказала Грейс, нежно улыбнувшись своей дочери. — Адвокат сказал, что я должна буду поделиться с тобой. Но ты будешь наследницей, в конце концов.
— Оставьте этот разговор, — сказал Ник, внезапно оказавшись рядом с Мисти. Он обнял ее за плечи, и гнев его был почти осязаемым. — Сейчас не время.
— Говорить о деньгах? — Мать ее тоже встала. — Полагаю, вы считаете меня бесчувственной. Хотите, наверное, чтобы я снова исчезла. Я торчала в Перте слишком долго. Ненавижу оставаться долго на одном месте. Я говорила матери много лет назад, чтобы она продала этот дом, но она не сделала этого. А теперь?
— У тебя есть завещание? — спросил Ник Мисти. Он уже крепко держал ее, потому что ноги ее подкашивались.
— Да… есть…
— Завещание меня не волнует, — сказала Грейс. — Я единственная дочь. Мисти унаследует то, что я ей оставлю.
— Мисти сейчас пойдет спать, — четко выговорил Ник. — Мы обсудим этот вопрос завтра.
— Мы?
— Вы боретесь с Мисти, значит, вы боретесь со мной, — сказал он.
— Я уверена, что Мисти не желает бороться. Она хорошая девочка.
Мисти почувствовала, что ей становится плохо. Реально плохо. Если она останется здесь еще минуту…
— Мы будем бороться, — сказал Ник, ведя Мисти к двери. — Располагайтесь сами, Грейс. У Мисти были очень тяжелые дни, и она крайне утомлена. Я должен позаботиться о вашей дочери, и я сделаю это.
Мисти дрожала всем телом, не в силах совладать с собой. Ник выругался, прижав ее к себе. Или ей показалось, что он выругался? Она не могла понять ни одного слова, но он продолжал тихо ругаться, и сквозь ее замутненное горем и болью сознание в конце концов пробились несколько слов.
Он действительно ругался, только не на английском языке.
Мисти не прерывала его, потому что странным образом поток этих ругательств действовал на нее успокаивающе. Быть в объятиях Ника и слушать…
— Ты ругаешься по-русски? — наконец выговорила она, и Ник произнес еще несколько бранных выражений.
Было невозможно продолжать дрожать, когда он так улыбался.
— Не останавливай меня, — сказал он. — Иначе я выставлю твою мать за порог. — Ник подождал, пока она снова не прижалась к нему. Уткнувшись подбородком в ее волосы, он снова тихо выругался.
— Что это за слово? — еле выговорила она.
— Это слово хорошим девочкам не надо знать.
Мисти слабо улыбнулась:
— Но какой язык?
— Таджикский, — сказал он. — Это у них самое лучшее ругательство. Узбеки тоже хорошо ругаются, а также перуанцы.
— Она ужасный человек, — прошептала Мисти.
— Да, ужасный. Бабушка оставила завещание?
— Да, но…
— Бабушка оставила ей дом?
— Она оставила дом мне.
— Ты хочешь, чтобы я выставил ее сегодня? С большим удовольствием…
— Нет! — Мисти снова охватило отчаяние. — Она выиграет дело. Она имеет право.
— На этот дом? Нет, не имеет. Но не волнуйся, Мисти. Я решу этот вопрос. Это наш дом.
Наш дом.
Эти слова уже носились в воздухе несколько недель. Наш дом.
Крепко прижав ее к себе, Ник замолчал, и слова его продолжали звучать в ее сознании. Наш дом.
Ее дом и его. Дом Бейли, Кетчупа и Тук.
— Все в порядке. — Ник погладил ее волосы.
Он поцеловал ее голову, потом кончик носа, а затем губы. Приподняв ее лицо, он прижал Мисти к себе, но без всякого напора. Она могла свободно отодвинуться от него. Ночь была слишком холодной, чтобы отодвигаться от него.
Ник. Что бы она делала сегодня без него?
Он любил ее, и она знала это. Этот мужчина мог заставить ее улыбаться, когда весь мир вокруг нее рушился. Как же ей повезло, что он был рядом с ней!
И вдруг все тяжелые чувства улетучились, будто их не было. Печаль, шок, гнев. Остался один Николас — он обнимал, он любил ее.
— Ты возьмешь меня к себе в кровать? — с замиранием сердца прошептала она.
— Мисти…
— Моя мать расположилась в соседней комнате. Я не хочу спать так близко от нее. Пожалуйста… Ник, сегодня я хочу спать с тобой.
— Я не смогу… — сказал он, и она поняла, о чем он подумал. Он не смог бы находиться рядом с ней всю ночь и сдержать себя.
