улыбнулся он.
— Ой, не уверена, что нам это надо, синьор. Полицейские коды очень просто достать. Но по- настоящему полезные, те, что для банков, — ну, даже я не стала бы тратить время, пытаясь их взломать.
Не осознав, откуда взялась эта идея, Брунетти сказал:
— Синьорина, я хотел бы, чтобы вы кое-что сделали для меня.
— Да, синьор. — И взяла ручку, как будто он никогда и не шутил по поводу счетов в швейцарских банках.
— В Сан-Поло есть такой священник, отец Лючано какой-то, — не помню его фамилии. У меня просьба к вам — поищите, не было ли с ним каких-то неприятностей.
— Неприятностей, синьор?
— Был ли он когда-нибудь арестован или обвинен за что-нибудь. Или, например, его часто переводили с места на место. Правда, посмотрите — вдруг вам удастся установить, где был его последний приход и почему его послали сюда.
Почти беззвучно она произнесла:
— Швейцарский банк — проще.
— Извините?…
— Это очень трудно — добыть информацию такого рода.
— Но если его арестовывали?
— Подобные вещи каким-то образом исчезают, синьор.
— Какие «подобные»? — Брунетти заинтересовал ее вкрадчивый тон.
— Вроде арестов священников. Или если что-то попадает на глаза публике. Вспомните только ту дублинскую сауну — с какой скоростью она пропала из газет?
Брунетти вспомнил историю, появившуюся в прошлом году, и то лишь в газетах «Манифесто» и «Унита», про ирландского священника: умер от сердечного приступа в гей-сауне в Дублине, а соборовали его два других священника, оказавшихся там же в то же время. История эта — она вызывала у Паолы эдакий вой удовольствия — исчезла через день, и это из наилевейшей прессы.
— Но полицейские файлы — это другое дело! — заявил он.
Она подняла глаза и наградила его улыбкой сочувствия, очень похожей на ту, что использовала как аргумент Паола.
— Я найду фамилию и посмотрю, синьор. — И обратилась к новой странице. — Еще что-нибудь?
— Нет, пожалуй, ничего.
Брунетти покинул ее кабинет и не торопясь вернулся в свой.
За два года, что синьорина Элеттра проработала в квестуре, Брунетти успел ознакомиться с такой ее чертой, как ироничность, но иной раз она выдавала такое, что он пребывал в совершенной озадаченности. Однако был при этом слишком обескуражен, чтобы просить о пояснении, — вот как только что, в разговоре о священниках. Он никогда не обсуждал с синьориной Элеттрой религию или церковь, но, если подумать, ее мнение, он уверен, почти совпадает с мнением Паолы.
Вернувшись к себе в кабинет, он выкинул из головы мысли о синьорине Элеттре и святой матери церкви и потянулся к телефону. Набрал номер Леле Бортолуцци, художник ответил после второго гудка, и Брунетти сказал ему, что опять звонит по поводу доктора Мессини.
— Как ты узнал, что я вернулся, Гвидо?
— Откуда?
— Из Англии. У меня была выставка в Лондоне, приехал только вчера днем. Собирался тебе сегодня звонить.
— Насчет чего? — Брунетти, слишком заинтересованный, не стал размениваться на вежливые вопросы о выставке Леле и о ее успехе.
— Кажется, Фабио Мессини — любитель дам.
— В отличие от тех из нас, кто таковыми не являются, да, Леле?
Художник, чья далеко в этом смысле не безупречная со времен его юности репутация была хорошо известна в городе, — засмеялся в ответ.
— Нет, я имею в виду — любит компанию молодых женщин и готов за это платить. И похоже, у него их две.
— Две?
— Две. Одна — здесь, в городе, в квартире, за которую он платит, четырехкомнатная, около Сан- Марко, другая — на Лидо. Обе не работают, но обе очень хорошо одеваются.
— Он единственный?
— Единственный, который… что?…
— Их посещает. — Комиссар употребил эвфемизм.
— Гм, не догадался об этом спросить. — В голосе Леле прозвучало сожаление об упущенном. — Говорят, обе очень красивые.
— Да ну? И кто это говорит?
— Друзья, — неопределенно отвечал Леле.
— И что еще они говорят?
— Что он посещает каждую два-три раза в неделю.
— Сколько ему лет, ты сказал?
— Я не говорил, но он моего возраста.
— Ну и ну. — Брунетти произнес это без всякого выражения, потом замолчал.
— А эти твои друзья случайно ничего не говорили о доме престарелых?
— Домах, — поправил его Леле.
— И много их?
— Похоже, сейчас пять: один — здесь и четыре — на континенте.
После долгой паузы Леле наконец не выдержал:
— Гвидо, ты еще здесь?
— Да-да, Леле. — Комиссар еще чуточку подумал. — Твои друзья еще что-нибудь знают о домах престарелых?
— Нет, только, что в них во всех работает один и тот же религиозный орден.
— Сестры Святого Креста? — назвал он орден, который управлял домом престарелых, где находилась его мать, и в котором больше не состояла Мария Теста.
— Да, во всех пяти.
— Как же он ими владеет?
— Я этого не говорил. Не знаю, владеет ли ими орден на самом деле или только управляет. Но правит всеми.
— Понятно. — Брунетти уже планировал в уме, что предпринять дальше. — Спасибо, Леле. Они больше ничего не говорили?
— Нет, — сухо откликнулся Леле. — Могу ли я как-то иначе быть полезен, комиссар?
— Леле, я не хотел быть грубым. Извини, ты меня знаешь.
Леле знал Брунетти с рождения, — понял, конечно.
— Забудь, Гвидо. Заходи как-нибудь, ладно?
Брунетти обещал — обязательно, тепло попрощался, положил трубку, тут же забыл про обещание, опять снял ее, попросил полицейского оператора найти номер и соединить его с
Через несколько минут он говорил с секретарем доктора Мессини, директора дома престарелых, назначил встречу на сегодня в четыре, чтобы обсудить перевод своей матери, Регины Брунетти, в этот филиал.
Глава 11
