такого прибыльного дела, как ростовщичество, обеспечив невмешательство властей.
— Я испортила тебе аппетит? — спросила она, неожиданно улыбнувшись, и тут же стала прежней Франкой.
— Нет, нисколько, Франка.
— Почему ты интересуешься всем этим?
— Это может быть связано еще кое с чем.
— Почти все в этой жизни связано между собой. — Сделав этот философский вывод, Франка благоразумно закончила разговор, ни о чем больше не расспрашивая, — еще одно качество, которое он в ней высоко ценил. — Пойду домой, обедать. — И она потянулась поцеловать его в обе щеки.
— Спасибо, Франка. — Брунетти обнял ее, чувствуя, как успокаивает его ощущение ее сильного тела и еще более сильной воли. — Видеть тебя — всегда радость.
Она похлопала его по руке и пошла по улице. Глядя в ее удаляющуюся спину, он подумал, что не спросил Франку о других ростовщиках, а теперь уже неловко окликать ее и задавать новые вопросы. Да ему и не хотелось: он торопился домой.
17
По дороге Брунетти признался самому себе, что ему по-прежнему приятно обнимать уютное, такое знакомое тело Франки, и машинально перенесся мыслью в то время, когда он с ней встречался, а это было более двух десятков лет назад. Он вспомнил длительную ночную прогулку по пляжу Лидо в праздник Реденторе;[14] в то время ему было, должно быть, лет семнадцать. Фейерверк давно уже закончился, и они гуляли, взявшись за руки, потом ожидали рассвета, не желая, чтобы ночь заканчивалась.
Но она закончилась, как и многое другое между ними, и теперь у нее был ее Марио, а у него — его Паола. Он зашел к Бьянкату и купил для Паолы дюжину ирисов, радостный от сознания, что может это сделать, счастливый от мысли, что она ждет его.
Когда он вошел, она была в кухне, сидела за столом и лущила молодой горошек.
— Risi е bisi, — произнес он вместо приветствия, увидев стручки, и протянул ирисы.
Улыбнувшись при виде цветов, Паола согласилась:
— Нет ничего лучше риса с зеленым горошком! — И подставила щеку для поцелуя.
Поцеловав ее, он шутливо спросил:
— А разве ты не принцесса и тебе не нужно положить горошины под матрац?
— Нет уж, лучше поедим ризи-э-бизи, — отказалась она. — Ты не поставишь цветы в вазу, а я пока закончу возиться? — попросила она, показав рукой на полный бумажный пакет гороховых стручков, лежащий перед ней на столе.
Он притянул стул к застекленному шкафу, взял со стола газету, постелил на сиденье и взобрался на стул, чтобы достать одну из высоких ваз, стоящих наверху.
— Думаю, подойдет синяя, — сказала она, внимательно наблюдая за ним.
Брунетти поставил стул на прежнее место и понес вазу к раковине:
— Сколько наливать?
— Половину. Что ты будешь есть?
— А что есть? — улыбнулся он.
— С воскресенья у меня остался ростбиф, могу нарезать салат.
— Кьяра ела мясо на этой неделе?
Неделю назад Кьяра, находясь под впечатлением статьи о современном способе забоя телят, объявила, что всю оставшуюся жизнь будет вегетарианкой.
— Разве ты не помнишь, она с удовольствием ела ростбиф в это воскресенье? — удивилась Паола.
— Ах да, конечно, — ответил он, вынимая цветы из бумаги, в которую их аккуратно упаковал Бьянкат. Вид у него был отсутствующий.
— Что-то случилось? — спросила она.
— Каждый день что-нибудь да случается. — Он набрал в вазу воды. — Мы живем в порочном мире.
Она вернулась к своему горошку:
— Людям наших с тобой профессий это отлично известно.
Заинтригованный, он спросил:
— А тебе-то откуда?
Полицейский с двадцатилетним стажем, он считал себя чуть ли не единственным авторитетом по части человечества, сбившегося с пути истинного.
— Ты сталкиваешься с фактами морального упадка. Я наблюдаю то же самое в интеллектуальной и духовной сферах. — Паола произнесла эти фразы, как на лекции, будто пародируя саму себя, — она часто использовала этот приемчик, чтобы снять излишний пафос, когда серьезно говорила о своей работе. Усмехнулась и спросила уже нормальным голосом: — Кстати, что настроило тебя на такой философский лад?
— Сегодня мы с Франкой выпили по стаканчику.
— Как она?
— Прекрасно. Ее сын взрослеет, и, мне кажется, ей не слишком нравится работать в банке.
— А кому нравится? — задала риторический вопрос Паола, а потом вернулась к теме их разговора: — Почему встреча с Франкой заставила тебя вспомнить о греховности мира? Обычно встреча с прошлым вызывает противоположный эффект.
Брунетти медленно, один за другим, ставил ирисы в вазу, прокручивая в голове слова жены в поисках скрытого смысла, а может, и враждебности, и ничего такого не замечая. Паола не сомневалась, что он был рад встрече со старым другом, и радовалась вместе с ним, что они пообщались. Как хорошо, что она понимает его, с благодарностью подумал он, и на сердце стало тепло. Один из ирисов упал под стол. Он подобрал его, поставил вместе с другими и осторожно отодвинул вазу в сторону, на безопасное от края расстояние.
— Она дала мне понять, что боится за Пьетро, если расскажет мне о ростовщиках.
Паола подняла глаза от горошка:
— Ростовщики? А что они могут сделать?
— У Росси из Кадастрового отдела в бумажнике нашли телефонный номер адвоката, который вел против них несколько дел.
— Что за адвокат?
— Из Феррары.
— Это не тот, которого убили? — спросила она, внимательно глядя на него.
Брунетти кивнул:
— Судебный следователь, который занимается этим делом, исключил версию о причастности ростовщиков и, кажется, очень заинтересован в том, чтобы убедить меня, что на самом деле киллер убил не того человека.
После длинной паузы — Паола обдумывала услышанное — она спросила:
— Ты думаешь, смерть Росси и убийство этого адвоката как-то связаны?
— У меня нет никаких доказательств. Может, просто совпадение.
— Жизнь — это череда совпадений.
— А убийство — нет, поэтому я хочу выяснить, зачем Росси звонил адвокату.
Она прикрыла ладонями кучку забракованных стручков:
— А почему ты решил спросить о ростовщиках у Франки?
— Я подумал, что, работая в банке, она может знать о людях, которые дают в долг деньги.
— А я-то думала, что как раз банки существуют для того, чтобы одалживать деньги.
