Джек почувствовал, как по шее побежали мурашки. Девушка скрестила ноги, одна сандалия повисла на кончиках ее пальцев, вот-вот готовая упасть. Она совершенно не кокетничает, просто сидит на террасе, в доме своей матери, рассказывает о своем мистическом опыте, о том, как она побывала в XIII веке, о тогдашней жизни… Теперь Люси смотрела на Каллена.
– Специалистов по святому Франциску не удивляет, что он выкупал прокаженного, они спорят о другом: когда это было – до того, как у него появились стигматы, или после? Судя по рассказу, после. Но как он мог купать прокаженного, очищать его язвы от струпьев, если у него самого кровоточили запястья?
– И как же? – заинтересовался Каллен.
– То-то и оно, – сказала Люси. – Все принимаются обсуждать детали и забывают о самой сути, об акте любви и милосердия. У Франциска появились стигматы, подобие ран Христовых, кровавые раны на руках, на ногах и в боку – так говорят авторы жизнеописаний. Но были у него стигматы или нет, разве это что-то меняет? Он трогал людей, он касался их, и для этого ему не требовались руки.
– Он коснулся тебя, и ты ушла в монастырь, – догадался Каллен.
– Я перестала быть той, кем была, бедной маленькой богатой девочкой, я попыталась найти себя. Вот что происходит, когда до тебя дотрагиваются, а потом ты сам пытаешься коснуться других людей.
– Замечательно! – сказал Джек. Он изо всех сил кивал головой и даже зажмуривал глаза, чтобы продемонстрировать, как хорошо он все понял. Может быть, он и вправду что-то понял, во всяком случае, какая-то часть его. Ведь есть и другой Джек Делани, кроме того Делани, который был манекенщиком и остался позером, – это он тоже понял, сам дивясь неожиданной своей проницательности по отношению к себе.
– Ты говорила, он сидел, – напомнил он Люси. Об этом ему хотелось знать подробнее.
И Каллен насторожился:
– Сидел в тюряге?
– Ему не было еще и двадцати, – заговорила Люси. – Ассизи воевал с другим городом, была битва – скорее, схватка, – Франциск попал в плен и целый год пробыл в темнице.
– В карцере, – уточнил Джек. – Я видел людей, которые выходили оттуда, – можно сказать, в белой одежде, словно заново на свет народились.
– Выходит, не так уж много изменилось с тех пор, – сказала Люси. – Там он потерял здоровье, с тех пор всю жизнь болел. Костный туберкулез, малярия, конъюнктивит, водянка – тогда это называли так, теперь как-то по-другому. Но болезни его нисколько не беспокоили, он жил будто
Она опять сделала паузу. Джек видел, как девушка собирается с мыслями, чтобы рассказать им о человеке, который полностью изменил ее жизнь, – рассказать так, чтобы и они поняли.
– Он был как ребенок. Молодым людям особенно нравилось, что он проповедовал без всяких богословских тонкостей, без претензий. Он принимал людей такими, какими они были, не критиковал их, даже богатых, – вот бы и мне этому научиться. Он учил, что если тебе ничего не нужно, то у тебя есть все…
Каллен беспокойно зашевелился, провел рукой по лицу.
– Чтобы найти себя, надо избавиться от зависимости от вещей. Мне было девятнадцать лет, и это казалось таким простым, таким ясным…
– Прошу прощения, – перебил ее Каллен, – можно ли мне воспользоваться туалетной комнатой?
– Он двадцать семь лет провел в изоляции от мира, – извинился за него Джек.
Люси проводила Каллена в холл, показала дорогу. Когда она вернулась, Джек спросил:
– А как же Клара? Они больше не виделись?
– Она много раз приглашала его в монастырь Сан-Дамиано, но он не приходил – почти до самого конца.
– Не доверял себе?
– Он учил своих братьев: когда чувствуешь плотское желание, надо найти холодную речку и броситься в нее.
– А как же летом?
– Не знаю, – улыбнулась Люси. – Я всегда представляла себе, как эти ребята в коричневых рясах бегут друг за другом по снегу и ныряют в прорубь.
– Клара прошла весь путь до конца, она стала святой. А ты – ты решила не заходить так далеко?
– Знаешь, Джек, если сознательно стараться стать святым, то ничего не выйдет.
– Я пошутил, – ответил Джек.
– Да? – переспросила она, внимательно глядя на него.
Он не знал, что на это ответить, и, чтобы не молчать, спросил:
– Ты девять лет была монахиней?
– Одиннадцать.
Значит, сейчас ей тридцать.
– И ты приняла решение – ушла из монастыря.
– Да, вернулась в мир. А он успел довольно сильно измениться.
