для него черным.
Его разбудили какие-то голоса. Сначала он не мог разобрать, откуда они доносятся и кто говорит. Рэнсом лежал неподвижно, в каком-то странном забытьи. Он так и не мог понять, спит он или нет.
Потом он узнал этот звонкий женский голос – Мадлен. По-испански она говорила ужасно, однако все же как-то умудрилась объясниться. Ей нужна еда, бинты, лекарства, кипяченая вода, чистая одежда и врач. И все это требовалось почему-то прямо сейчас, немедленно. Однако кто-то грубо ответил ей отказом. Хриплый мужской голос. Тогда она сменила тактику, взывая к добропорядочности этого человека. Но таковой у него, по-видимому, не оказалось. Однако Мадлен не сдавалась. Она предложила ему денег. Ради Бога, она готова дать их ему. А может, он хочет взять ее серьги? Они очень красивые и дорогие.
Наконец мужчина ответил ей, чего он хочет. Рэнсом засомневался, что Мадлен точно поняла его, однако уже по тону можно было безошибочно распознать его намерения.
Повисло молчание. Рэнсом затаил дыхание и напрягся. Господи, как у него все болело!
– Хорошо, – сказала наконец Мадлен по-английски абсолютно спокойно, не повышая голоса. Потом снова перешла на испанский: – Принеси мне все, о чем я тебя просила, и я…
– Вы что, совсем свихнулись?! – Забыв о боли, Рэнсом вскочил с постели, в три шага перепрыгнул через комнату и схватил Мадлен в охапку. – Только через мой труп!
– Рэнсом! – выдохнула остолбеневшая Мадлен.
Рэнсом повернулся к охраннику, который, похоже, испугался – отошел назад к двери, которая все еще была приоткрыта. Он наставил «кольт» сорок пятого калибра на Рэнсома, целясь ему в живот. Глядя вооруженному охраннику прямо в глаза, Рэнсом объяснил ему на языке жестов, сопровождая их отдельными высказываниями на английском и испанском, что именно он сделает с ним, если тот посмеет только дотронуться до его женщины.
– Рэнсом, прошу тебя, оставь его в покое… – начала было Мадлен, но Рэнсом, казалось, не обращал нее никакого внимания. – Понял, ты, урод, сукин сын?
Растерявшись от неожиданности, охранник отступил на шаг. Словно проверяя его храбрость, Рэнсом, напротив, подошел к нему еще ближе. Отсюда он увидел, что же находится за открытой дверью, ведущей в их камеру, – еще одна крохотная комнатка, в которой не было ничего, кроме большого письменного стола. Из нее выходили три двери – однако все они были закрыты, и; понять, куда они ведут, было невозможно. Разумеется, он мог бы, отшвырнув стражника, выскочить в эту комнатенку, вытаскивая за собой Мадлен, но что дальше? Он ведь не знал, куда ведут эти двери. И не сможет убежать до тех пор, пока этого не узнает.
– Ради Бога, Рэнсом, прошу тебя! – воскликнула Мадлен звенящим голосом. – Он ведь сейчас застрелит тебя! А помочь я тебе не смогу. Особенно здесь…
Охранник выглянул за дверь. Нет, конечно, Рэнсом не бросится на него, хотя искушение очень велико. Через несколько мгновений в камеру вошел солдат. Оба моментально наставили ружья на Рэнсома. Тот послушно поднял руки вверх и отошел назад, в глубь камеры. Только тогда двое вышли, оставляя Мадлен и Рэнсома наедине.
– Ты псих – так его провоцировать? – накинулась на Рэнсома Мадлен.
Он посмотрел на нее с едва сдерживаемым бешенством:
– А, так, значит, псих я, а не ты? Разумеется, ты ведешь себя совершенно нормально, предлагая себя этому кобелю.
– Что?! Но я…
– Придумала бы что-нибудь потом? – Рэнсом разъярился, и остановить его было не так-то просто.
– Я…
– Слушай, не строй из себя идиотку, Мэдди! Ты хочешь, чтобы десяток этих вонючих ослов повалили тебя на спину и делали с тобой что хотели, пока бы ты не потеряла сознание? И я бы уже никак не мог остановить их – потому что они убили бы меня.
Видя, что он говорит совершенно искренне, Мадлен побледнела от страха, но не хотела сдаваться:
– К черту! Я ведь хотела тебе помочь!
– Ничего не скажешь – изумительная помощь! Дать понять этим кобелям, что ты не прочь переспать с ними! Неужели ты не понимаешь, что этот болван сейчас думает, что ты действительно его хочешь и только я мешаю вам как следует насладиться друг другом! – Рэнсом схватил Мадлен за плечи, сжал ее изо всех сил и потряс. Как заставить ее понять, насколько она беззащитна в этой стране одна, без него! – Пойми, Мэдди, я не знаю, что ты имела в виду, но ты дала сейчас понять этому ублюдку, что ты для него вполне доступна, даже если у тебя и в мыслях не было сдерживать данное ему обещание.
– Если бы мне пришлось сдержать слово – что ж, я вполне готова, – с каменным лицом ответила Мадлен. – Пойми и ты меня! Я совершенно не разбираюсь в медицине – а ты за эти два часа почти не шелохнулся! Мне показалось, ты умираешь, если уже не умер! Я готова была на все, только бы спасти тебя! Я должна… Ты не мог… Я… – Голос ее задрожал, из глаз полились слезы, оставляя влажные полоски на грязных, покрыты пылью щеках.
– Ч-черт! – только и выдавил из себя Рэнсом, не в силах видеть ее слезы.
– Я не могла этого вынести… – рыдала Мадлен.
– Ну хорошо, хорошо, успокойся.
Вся ярость Рэнсома испарилась. Он обнял Мадлен за плечи и притянул к себе. Она прижалась к Рэнсому, спрятала голову у него на груди и зарыдала в полный голос. Он ласково гладил ее спину, целовал пушистые светлые волосы – ждал, пока она успокоится.
Она была такой смелой, сильной и мужественной, что он совсем забыл: Мадлен Баррингтон – слабая, хрупкая женщина. Один Бог знает, сколько она вытерпела, когда он потерял сознание в гостинице. Какой одинокой и потерянной она казалась! Ее душевные и физические силы, по-видимому, были на исходе.
– Мэдди, Мэдди, – пробормотал он, прижимаясь к ее душистым волосам. – Прости меня, девочка, родная…
– О Господи, сколько крови ты потерял, сколько крови…
– Больше всего вытекло из разбитого носа, – мрачно уточнил Рэнсом.
– А они всё били тебя, – всхлипывала Мадлен. У нее покраснел нос. Вид у нее был довольно комичный, и Рэнсом еле сдержался, чтобы не рассмеяться. – Скажи только честно, тебе очень больно, да? Они сильно тебя покалечили?
Рэнсом сделал глубокий вдох и поморщился.
– Ну, синяков, наверное, много. Но кости все целы – как они ни старались их переломать. Любители – вот что я тебе скажу…
– Любители? – удивленно переспросила Мадлен.
– Ну да, – подтвердил Рэнсом, садясь на небольшую кровать в углу их крохотной камеры. – Хорошему профессионалу не потребовалось бы и десятой доли их усилий, для того чтобы переломать мне все ребра до последнего. А они били в основном по ногам и плечам и…
– По голове! – добавила Мадлен дрожащим голосом.
– Ну и денек выдался, – вздохнул Рэнсом.
– Да. – Мадлен уселась рядом с ним и высморкалась в какую-то грязную тряпку.
– По-моему, в качестве носового платка ты используешь мою рубашку, – удивленно поднял брови Рэнсом. – Вернее, то, что от нее осталось.
– Но у меня не было никаких бинтов, чтобы остановить тебе кровь, и приносить их никто не собирался… – Мадлен критически осмотрела его: – Смотри, у тебя сильно оцарапан лоб.
– Боже мой.
– Рубашка была настолько запачкана кровью, что, я уверена, ты бы уже не смог ее носить, – произнесла Мадлен извиняющимся тоном.
– Ты права, – согласился Рэнсом. Он представил, как Мадлен раздирала зубами крепкую ткань, и пояснил: – Когда я очнулся, то даже не понял, где я и почему до пояса раздет…
Рэнсом осмотрелся вокруг. Камера была крошечной: всего одна кровать. Скорее всего она предназначалась для одного узника. По-видимому, Мадлен удалось убедить охранников, чтобы те пустили ее к нему, когда он еще лежал без сознания. Удачно получилось – иначе как бы смог он защитить ее от них
