– Правда? Хотите сказать, леди Мадлен, что вам там пришлось по вкусу?
– Ладно, пусть будет лачуга, – согласилась она, не имея ни малейшего желания с ним спорить.
Помолчав, Рэнсом вдруг тихо сказал:
– Прости меня за сегодняшнее утро.
– Что именно ты имеешь в виду?
– То, что я позволил тебе идти за водой одной, а сам спокойно поехал заправляться…
– А, это… – лениво протянула Мадлен, закрывая глаза.
Он шутя легонько пихнул ее в бок:
– Да, именно об этом. Тебя ведь могли обидеть эти двое.
– Но ты, как всегда, подоспел вовремя и заступился за меня.
– Видишь ли, иногда каких-то драк лучше избежать, чем даже победить в них. Но дело в том…
– Я прекрасно понимаю: ты был не в настроении. Сердился на что-то, – пробовала успокоить его Мадлен.
– Честно говоря, я думал только о сексе, – сухо проронил Рэнсом.
– И поэтому…
– …совершил глупейшую ошибку. Тебе пришлось рисковать. – Он немного помолчал и тихо добавил, будто обращаясь к самому себе: – В следующий раз надо быть более хладнокровным.
Мадлен, чуть приподнявшись на локте, посмотрела Рэнсому прямо в лицо:
– Но теперь-то все будет хорошо… – Она легонько поцеловала его в губы. – Теперь, когда ты… – снова поцеловала, – да, когда ты… можешь заниматься со мной любовью в любое время.
Он ничего не сказал, но его реакция показалась Мадлен замечательной…
– Тебе нужно побриться, – заметила она немного погодя.
Рэнсом провел ладонью по заросшей скуле:
– Да, точно. Просто необходимо.
Лениво потянувшись, Мадлен прижалась щекой к его плечу. Кончиками пальцев Рэнсом нежно поглаживал ее шею.
– А у тебя есть семья? – спросила она. – Мама, которая заботится и волнуется о тебе?
– Моя мама умерла много лет назад, – сказал он тихо.
Мадлен обняла его за талию и еле слышно прошептала:
– Когда?
– Когда я был еще совсем маленьким.
– Ты ее помнишь?
– Почти нет, – с тяжелым вздохом признался Рэнсом. – Помню только, что мой отец обожал ее и после ее смерти больше не женился.
– Значит, вся твоя семья – ты да твой отец?
– И еще мой младший братишка. Он журналист; спортивный комментатор.
– А это откуда? – поинтересовалась Мадлен, осторожно прикасаясь к старому шраму на животе у Рэнсома, – она помнила его еще со времени их встречи в отеле «У тигра».
Рэнсом пожал плечами:
– В меня как-то стреляли.
– Стреляли? В тебя?! – Мадлен так и подскочила на месте.
Рэнсом рассмеялся:
– Ничего страшного. Слава Богу, я остался жив…
– Но когда же это случилось? – Мадлен не могла скрыть своего изумления. – Кто осмелился поднять на тебя руку?
– В самый первый день, когда я пришел работать в Секретную службу. И сразу поставил рекорд.
– Расскажи, я хочу знать… – потребовала Мадлен.
– Я должен был прибыть в один полевой штаб. Однако ребята, которые встречали меня в аэропорту, решили мне устроить что-то вроде боевого крещения и сразу втянули меня в какую-то разборку. Я не был тогда таким расторопным, каким стал теперь.
Рэнсом чувствовал себя сейчас прекрасно, лежа с ней в обнимку. Ему ужасно нравилось с ней разговаривать. И слушать ее. Или неподвижно лежать в тишине… Смотреть на нее и знать, что она рядом.
Шел дождь, и под его легкий шум Рэнсом рассказывал Мадлен о таких вещах, о которых не говорил никому на свете вот уже много лет. Рассказал ей все, что помнил о своей матери, о бурных юношеских годах, не забыв при этом упомянуть о нескольких арестах за годы обучения в колледже – арестах, которые он сумел скрыть даже от Секретной службы. Рассказал, почему он решил идти на работу именно туда.
– Видишь ли, для меня это была своего рода миссия, в которую я свято верил. Я хотел защищать не только президента Соединенных Штатов, но и его оппонентов. Для меня это значило защищать саму американскую политическую систему, которая дает возможность каждому излагать свою точку зрения, не умаляя при этом интересов других. Как крайне левые, так и крайне правые кандидаты имеют право свободно высказываться по любым вопросам, и я был частью той команды, которая обеспечивала это.
Разумеется, Мадлен спросила, почему, после девяти лет работы в Секретной службе, Рэнсом вдруг решил уйти оттуда. Его ответ оказался неожиданно простым и в то же время очень понятным: он устал, смертельно устал.
– Девять лет у меня практически не оставалось времени на жизнь, – признался он. – На самого себя. Ты только представь – каждые три недели менять режим, перелетая из одного часового пояса в другой. Постоянные, чуть ли не ежедневные, перелеты. Просыпаешься и не можешь понять, где ты, и сколько времени, и пора ли вставать или нужно, наоборот, еще спать, и что вообще с тобой происходит.
Я тогда совсем не участвовал ни в каких семейных вечеринках или сборищах. Бывал дома так редко, что однажды у меня отключили телефон, а я не знал об этом в течение двух месяцев. Ну, о женщинах я и не говорю… Вообрази только: я встречался с женщиной в течение года и за этот год мы виделись с ней не больше десяти раз.
Нет, я не жалуюсь. Мог бы выбрать для себя работу поспокойнее, но мне ужасно нравилось самому защищать американского президента! Знать, что ты охраняешь чуть ли не государство!
Рэнсом крепче обнял Мадлен и вздохнул.
– В конце концов, я почувствовал себя совершенно истощенным. Выжатым, как лимон. И тогда, помню, приехал к отцу – в наш загородный домик – и просто сидел с удочкой по десять часов в день. Смотрел на поплавок, и больше ничего. А остальное время спал. Так продолжалось три месяца.
Потом он рассказал, что не выдержал и начал отвечать на телефонные звонки своего друга Джозефа Марино, который в течение этих трех месяцев донимал его предложениями работы. Рэнсом снова почувствовал, что может вернуться в большой, шумный мир, и с тех пор стал работать в «Марино секьюрити», и эта работа ему очень нравилась.
– Если бы не история с Доби Дьюном.
– Остается надеяться, что юристы «Марино секьюрити» сумеют как-нибудь ее замять.
– Надеюсь… – вздохнул Рэнсом.
А потом настал его черед спрашивать. Он хотел знать о ней абсолютно все – о ее прошлом, работе и планах на будущее. Услышав от нее довольно обстоятельный рассказ, он больше не удивлялся, почему она чувствовала себя в ту ночь такой одинокой в баре отеля.
– Знаешь, – сказал он, когда Мадлен рассказала ему о своей семье, – ты можешь разочаровать их однажды – и, честное слово, ничего страшного не случится, все останутся в живых.
– Они-то, может, и останутся, а я? – тяжело вздохнула Мадлен. – Как я буду жить дальше, если они узнают, что я…
– …не совершенство? – помог ей договорить Рэнсом.
– Да…
– Ну и что? – искренне изумился Рэнсом. – Я отлично знаю, что ты не совершенство, однако это не мешает мне относиться к тебе… очень хорошо.
– Ты считаешь, что так, как с тобой, я веду себя со всеми?
– Нет, конечно, – усмехнулся Рэнсом.
