— Месяц? Это не беда. Проснувшись, Василиса обнаружила у постели на тумбочке конверт с деньгами.
— Это привет от Ромы. — Намазывая на хлеб масло, Леля уже прихлебывала чай из блюдца. — Тебе есть не велено. Перед абортом нельзя, еще вырвет. А там за тобой убирать некому. Поедем на трамвае. Она живет в коммуналке. Сюда идти не захотела.
— Не в больнице? — уже смирившись с мыслью, что ей нужно избавиться от ребенка, испугалась Василиса.
— Сказано же тебе, аборт в больнице — это направление из женской консультации, морока, в общем. Там тебя уговаривать начнут, медицинских показаний к аборту у тебя нет.
— Какие еще показания?
— Сердце больное, порок или еще что-то. У тебя порок?
— Нет.
— Вот видишь. Одевайся.
— А Роман?
— Роман ночью в Киев улетел.
Василиса с Лелей пересекли Москву из конца в конец. Сначала на трамвае, потом на метро.
— Не глазей, а то опоздаем, ей на смену идти, — одергивала Леля Василису, когда та чуть не застряла каблуком в эскалаторе. Огромное подземное царство в мраморе ошеломило девушку. — Видишь, сколько после буржуев понастроила Советская власть?
— Да-а, — остановившись около скульптуры матроса, замерла Василиса. — Это мой отец. Точь-в- точь!
— Да ты что? А говоришь из буржуев.
— Так это мама.
— Правильно сделала, что за революционера замуж пошла. Вон моя за бухгалтера, так у него растрата случилась.
— И что?
— Посадили и расстреляли.
— Как расстреляли? А вы?
— Ну, я маленькая была, а мама сказала: «Правильно, нечего народные деньги разбазаривать!»
— Так он ведь для вас с мамой старался, наверное?
— Нет, не для нас. Выяснилось, что его начальник подставил и все деньги украл. Потом и начальника под вышку. Но отца уже не вернуть. Вот я и говорю, если б революционный матрос был и на фронте погиб, тогда бы гордиться можно.
— Зачем тебе мертвый отец? Я бы любым гордилась, только живым!
Когда они подъехали к двухэтажному бараку, где жила акушерка, Василиса побледнела.
— Не дрейфь, — подбодрила ее Леля. — Я несколько раз уже… — Она не успела закончить фразу, как дверь распахнула полная тетка в грязном фартуке поверх байкового халата.
Она тихо повела их по длинному коридору, приложив палец к губам, и толкнула дверь в маленькую комнатушку, где стоял стол, оттоманка и деревянный буфет. Когда тетка ступала по неровным половицам, в буфете тоненько отзывался лафитничек со стеклянными стопочками в ряд. Акушерка протянула к нему руки.
— Водочки выпьешь? — обратилась она к дрожащей Василисе.
— Зачем? — Девушка вздрогнула.
— Дурная, затем, чтобы не больно было. Спроси подружку свою. — Она подмигнула Леле, как старой знакомой.
— Нет, я потерплю.
— Как знаешь. Мне больше достанется. Во время войны всем спиртику перед операцией давали.
Василиса с ужасом посмотрела на акушерку.
— Ну что ты зенки вылупила? Наркоза на всех не хватало.
— Нет-нет, я потерплю, — твердо повторила девушка.
— Смотри, орать тут нельзя. Соседи донесут. Правда, Варька — она у нас самая сплетница — на смене. Скоро вернется. Так что давай по-быстрому. Раздевайся, устраивайся тут. — Она показала на колченогий стол. — Я сейчас. — Она вернулась с эмалированным тазиком под мышкой, в котором, прикрытые полотенцем, зловеще позвякивали инструменты, и плотно закрыла за собой дверь.
Глаза Василисы наполнились слезами.
— Не сомневайся, здесь все стерильно. Я на плитке прокипятила инструмент.
— А ты помоги подружке. — Она подтолкнула Лелю к столу. — Вишь, как дрожит? Это тебе! Помогай! Будешь расширитель держать. — Она протянула длинный металлический предмет Леле.
Василиса, сняв юбку и трусы, легла на спину на столе, который оказался короток для ее высокого роста.
— Ноги согни, вот так. Ишь, дылда вымахала, а ума… Да, — вдруг вспомнила акушерка, — деньги вперед. А то потом, как в прошлый раз, скажешь, что не все достала, принесешь позже.
Она по-деловому пристроилась на высоком табурете возле ног пациентки, таз поставила на полу.
— Мне на шифоньер не хватает, — размахивая кюреткой, бормотала она, — пальто справила, а повесить некуда. Не в коридоре же держать. Там ванна и велосипед соседские на стене висят. Испачкается!
— Сейчас-сейчас, — засуетилась Лелька, сама напуганная неприятной обстановкой и не лучшими из своей жизни воспоминаниями. — Тут все в конверте, можете посчитать. — Она вынула из сумочки деньги и протянула акушерке.
— Да уж, — сказала тетка и, бросив стерильный инструмент, стала пересчитывать купюры, слюнявя пальцами.
— Ну, с Богом. — Еще раз сделав большой глоток из горлышка, она перекрестилась.
Василиса резко поднялась.
— Что тебе?
— Передумала. Не буду!
— Ну, девки, так дело не пойдет! Договорились ведь? Меня в магазине грузчики уже ждут, я им задаток оставила.
— Я ведь денег назад не беру, — успокоила Василиса, впопыхах попадая второй ногой в одну и ту же прорезь трусов.
— Как это не берешь? — забеспокоилась Леля. — А что я Роману скажу? Он ведь с меня спросит.
— Скажешь, что все в порядке. Сделала!
— Как же? Он ведь узнает!
— Не узнает. Я назад уеду. Замуж за Федора выйду.
— Что ты там, в своем захолустье, делать будешь? Тут перед тобой мир!
Тетка под их перебранку допила остаток водки.
— Выметайтесь, а то Варька с работы вернется, застукает меня.
— Уходим, уходим, — одергивая на ходу узкую старенькую юбку, заспешила Василиса.
Глава четвертая
Через восемь месяцев у Василисы, моей бабушки, родилась моя мама. Она назвала ее Олей. Лиханову, однако, кто-то донес, что Василиса оставила ребенка. Все же поинтересовавшись, кто родился, и узнав, что не мальчик, он потерял к новому семейству всякий интерес.
— У него своих баб хватает, — с горечью констатировала Леля, — вот если бы парень!
