Он принял предложенную игру, благо выхода у него иного не было. Ведь не спросишь, где же я валялся, субинспектор? И как это он меня уложил на диван? И сколько времени прошло? И какой сегодня день недели и число? А завалился большевик Воронцов от мещанского чувства к… Костю предупреждающе ударило, мол, не рассуждать, а то наподдам всерьез. Видимо, удар отразился на его лице, потому что Мелентьев, взглянувши было на «начальничка», быстро отвел глаза.
Костя пошевелил пальцами ног – получилось, и тогда он нагло заложил один сапог за другой, потянулся и сказал:
– Ты извини, что я развалился, субинспектор. Так что получается?
– Паханы воровские на сходку собираются, – произнес Мелентьев задумчиво. – Несколько источников это утверждают. Однако ни день, ни место назвать никто не может. А как бы сладко узнать! Несколько нелегалов, которых мы разыскиваем, там наверняка окажутся. Остальных в домзак на промывку мозгов.
– Мозги ихние нам ни к чему, нам души их нужны, – возразил Костя.
– Какие у них души, начальник? – усмехнулся субинспектор, оттягивая резавший шею воротничок и думая о том, что надо бы отказаться от горячих калачей. – Воровская элита, ты уже не мальчик, знаешь вора в законе…
– Его женщина родила? – перебил Костя. – Он грудь материнскую сосал? Когда-то, пусть совсем маленьким, он был человеком?
– Продай ближнего, ибо ближний продаст тебя и возрадуется, – ответил Мелентьев, снял пенсне и убрал в карман. – Такова воровская мораль, а слезливые песенки, больная мама, девчонка, оставшаяся на воле, клятвы – все для фраеров, Константин Николаевич. Сколько я видел обворованных матерей и проигранных в карты девчонок! Если они тебе раз приснятся, в холодном поту проснешься. Какие души? Отрезанный ломоть…
– Не верю, – вновь перебил Костя. – И у Корнея есть душа…
– Он десятки друзей предал!
– Есть, – упрямо повторил Костя, – добраться бы до нее! – Он осторожно сел, сосредоточился и встал, дошел до стола, но кресло валялось в двух шагах. Костя жалко улыбнулся и присел на стол.
– Константин Николаевич, давайте вернемся на грешную землю. Нам нужно знать день и место сходки. В случае удачи Сурмина…
– А в случае его смерти?
– Необходима с Сурминым постоянная связь. Подход к нему у нас только один. – Мелентьев смотрел на Костю до тех пор, пока тот не поднял глаза. – Даша Латышева.
– Нет.
– Да, – Мелентьев кивнул и вышел.
Костя смотрел на валявшееся кресло и думал: вот бы добраться до него, сесть нормально, тогда все проще, разберусь, придумаю…
А в кабинете субинспектора сидела Анна Шульц, опустив голову с тяжелой копной волос, разглядывала свои тонкие пальцы, сцепленные до белизны в суставах. Мелентьев крутил лежавшее на столе пенсне и молчал.
– Я что-то сделала не так? – Анна еще крепче сжала пальцы, до боли.
– Анна Францевна, вы мужественная, – Мелентьев махнул рукой, устало улыбнулся. – Вот и я заговорил штампами. Вы красивая, замечательно смелая женщина. Я вам очень благодарен, – а сам подумал, что если бы красавица позвонила и там осталась бы…
– Я думала остаться, может, нужна буду. Как он там один, в этом… в этом доме? – Анна гордо подняла голову. – Не смогла побороть отвращение. Я женщина. Я не любила мужа, только жалела его, была благодарна за покой. Он убеждал меня, что деньги на гостиницу дал этот отвратительный Петр, который швейцаром у нас. Кто платит, тот и хозяин. Когда ваш, – она замялась, затем продолжала увереннее, – товарищ сказал мне, что все обман, деньги внес муж, и командует всем муж, и бить меня до смерти велел муж… Я не выдержала, простить не могла. Знаете, он целовал мое тело, что от него осталось, и плакал. Вы не поверите. Он плакал.
– А что осталось у него в сердце, в душе? – с трудом выговаривал Мелентьев. – Ведь человек?
– Кто? – Анна вскинула голову. – Он не человек. Какая я была дура, боже мой! И как это пошло и обыденно, женщина – дура. Я хочу не оправдаться, а объяснить. Не струсила, знала, надо остаться и помочь, однако ушла, не сумела, не справилась с собой. Виновата.
– Да, Анна Францевна, мне даже неловко, – Мелентьев легко поднялся, звякнул графином, налил воды, подал стакан с поклоном. – Мужские дела, мужская забота. Спасибо вам.
– Его там убьют. Он же совсем открытый мальчик. Разве можно туда посылать такого. – Анна сделала неопределенный жест. – Открылся передо мной! Это же безумие!
– Как видите, нет, – Мелентьев начал уставать.
– Вы ему поможете, вы не бросите? – Анна смотрела требовательно.
– Он мой друг, – солгал Мелентьев, вызвал дежурного, отдал ему ключи от своей квартиры, велел проводить, так как сам дома в ближайшее время не будет.
Субинспектор, оставшись один, начал просчитывать ситуацию. Сурмина отозвать просто, приехать сейчас с паспортной проверкой и забрать. Корней рассмеется в лицо и уйдет. Да и черт с ним, накручивал себя Мелентьев. На сходку не попадем, беглых не повяжем, ворье не припугнем. Да гори они голубым огнем! Ведь Сурмина убьют, отвечу один. Воронцов для начальства свой, а меня не сегодня, так завтра вышвырнут. И я не отомщу Корнею? За Сашеньку, бывшего артиста-техника, не отомщу?
Лгал себе субинспектор Мелентьев, не месть его гнала за Корнеем, а вина. Ошибся сыщик тогда, без умысла, но ошибся. И маленького Сашеньку Худякова четверть века назад зарезали в собственной пролетке.
Мелентьев смотрел в черный проем окна и не сразу заметил выползающий из-за крыш рассвет.
Даша одернула на столе скатерть, прошлась по свежевымытому полу, номер сверкал чистотой и уже имел безликий, нежилой вид. А ведь она здесь прожила достаточно. Небольшой элегантный чемоданчик стоял у двери. Даша перебросила через руку легкий плащ, повернулась перед зеркалом. «Курсистка либо пишбарышня», – довольно подумала она.
Даша ошибалась, ни один мало-мальски опытный человек никогда не принял бы ее за человека служащего. Скромное строгое платье, туфли на среднем каблуке, волосы, туго стянутые на затылке, поднятые вверх, открывали сильную шею, подчеркивали гордую посадку головы. Чем скромнее Даша была одета, тем больше бросалась в глаза ее красота и уверенность. Каждый человек похож на какого-нибудь зверя. Даша была пантерой: вкрадчивые мягкие движения, совершенные законченные формы, глаза прозрачные, поглощающие свет, холодные, хранят свою тайну. И сколько бы пантера ни мурлыкала, никому не придет в голову ее погладить.
В свободном мире Даша никогда так долго не жила на одном месте, меняла города, квартиры и приятелей легко, так вода вытекает из перевернутого сосуда – вот только что была и уже нет ни капельки. Из этой холодной безликой комнаты уходить почему-то трудно. Впервые Даша задумалась, куда она сейчас пойдет и зачем.
Человек холодного ума и трезвого расчета, она не скрывала от себя, что в происшедших в ней переменах виноват простоватенький с виду парнишка по имени Костя Воронцов. Влюблена? Нет, бабочка летит к свету, женщина к неизведанному. Костя прост, открыт и возмутительно непонятен. Даша не могла признать факт существования человека, который работает, по ее понятиям, задаром, рискует жизнью за идеи, не тащит женщин в койку, не интересуется едой и выпивкой, не обращает внимания, что на нем надето. Если такие мужчины существуют, значит, Даша про них ничего не знает и вообще породу человеческую, казавшуюся ей такой простой и однозначной, она не понимает. Тогда зачем жила и как жить дальше?
Встречаясь с Костей, Даша ежеминутно ждала: вот сейчас выскочит из него чертенок и все объяснит. Я такой потому, что хочу для себя вон того, этого и еще немножко и ради исполнения своих желаний пока терплю. И тогда все встанет на свои места. Терпение, умение выждать Даша в людях понимала и уважала. Она слушала рассуждения Кости о том, как будет покончено с беспризорностью, из всех углов повытаскивают уголовников, в Ленинграде на «Красном путиловце» выпустили в прошлом году два трактора, а в будущем году будут выпускать семьдесят тракторов в месяц, и тогда крестьянину станет легче.
