Иван был сегодня очень сердит: его старую технику отправили в ремонт, а ему велели брать бабкинскую и работать. Мало того, посылают возить ил — рейсы дальние, бестолковые. И хуже всего, что занарядили Ивана вместе с Павлуней — это уж на смех всем деревням! Придется показать мальчишке настоящую работу, чтобы знал, как распускать язык и смеяться над ветеранами!
— Поехали! — сказал он, захлопываясь в кабине.
— Стой-ка! — распахнул дверцу подбежавший Павлуня. — Не твой! Уходи!
Он никак не мог допустить, чтобы в Мишин трактор залез какой-то Иван в своих обносках. Тот себя-то не любит, не то что технику, которую угробит через два дня.
Пока Павлуня, объясняясь больше руками, чем языком, пытался выпроводить Ивана, а тот кричал сверху и брыкался, отряд, прогудев, уехал. Подбежал инженер и разнял спорящих. Сердито приказал догонять остальных и не валять дурака.
Женька, обессилев от смеха, еле вскарабкался в кабину, туда же влез взъерошенный, потный Павлуня.
— Ну, артист! — передохнул Женька. Он досмеялся, вытер глаза и сказал: — Валяй!
— Погоди, — ответил Павлуня, немного успокаиваясь в своей чистой привычной кабине, где никто не курит и не кричит, где сбоку висит зеркальце, а на стекле...
— Кто это? — ткнул он пальцем в красивую девушку, которую Женька самовольно наклеил на стекло. — Это ты?!
— Это не я. Это купальщица. Это нам с тобой на счастье. Пускай улыбается, тебе жалко?
Павлуня разглядел девушку: она чем-то напоминала Татьяну.
— Не жалко...
— Двигай тогда. Иван вон уж где.
Иван, едва запустив двигатель, сразу рванулся за ворота. А Павлуня сперва прогрел машину, послушал дизель, пощелкал переключателями и только после этого поехал, выбирая места на разбитой дороге посуше да поровней.
Утро из-за снега светлее обычного, и парень порадовался, что не нужно жечь фары.
Впереди вовсю плескался светом Иван Петров. Тележка его моталась из стороны в сторону: он дорогу не выбирал, сердито жарил по кочкам да буграм — благо трактор не свой. Мимо него уже проехала обратно вся колонна, а Иван только что подскочил под экскаватор. Ему плюхнули два ковша пованивающего ила и только хотели плюхнуть третий, как Иван отъехал, роняя во все стороны липкие лепешки.
На зеленом «газике» подкатил Аверин. Еле вытащил из кабины широкие плечи, спросил Ивана, где Алексеич.
— А черт его ведает! — откликнулся Петров.
А Павлуня задержался на дороге. Он встретил Модеста, который тащил за собой на веревке серебряного козла — то ли на бойню, то ли на продажу. Борька упирался, мотал головой, шумел.
Павлуня остановился, вылез:
— Животное ведь. Больно ему.
Ничего не ответил Модест, только молча сошел с дороги в канаву, освобождая путь. Павлуня поехал тихонечко, качая шапкой. Ему было жалко козла.
У экскаватора стоял Аверин и смотрел на часы. Поодаль топтался Иван Петров, вид у него был независимый, руки — в карманах.
— Что это такое, Алексеич? — закричал временный директор, едва Павлуня приблизился и открыл дверцу. — Сорок минут, а?
— Бывает и по часу жду, — подошел экскаваторщик. — с утра машин навалом, а потом — загорай! Разве ж это работа!
Аверин широкими шагами стал мерить берег пруда. Иван с опаской поглядел на него: когда Аверин так шагал и морщил лоб, то наверняка что-то придумывал особенное. И верно: Василий Сергеевич подошел к механизаторам веселый.
— Слушай, Иван Петров, помнишь, как мы через Гнилой ручей перебирались? Там же прямая дорога, поле — рукой подать.
Иван подумал и ответил:
— Так то ж летом, в засуху, когда ручей, естественно, пересыхал сплошь. И ездили, собственно, без груза...
Василий Сергеевич взглянул на его кривоногую мелкую фигуру в грязном ватнике.
— Естественно. А ты как думаешь, Алексеич? Проедем?
— Трактор, чай, не барка, чтоб по воде! — вскричал Иван Петров, недовольный тем, что начальство обратилось к мальчишке, как к большому.
— Я? — испугался Павлуня.
— Ты, ты! — торопил Василий Сергеевич.
— Проедет! — оживился Женька, угадав вдруг во временном директоре шальную родственную душу.
Аверин смотрел на Павлуню, ждал. Парень долго мыкался глазами, потом задумчиво ответил:
— Если не шибко глубоко.
— Ладно! — весело сказал Аверин. — Грузись!
Трижды пролетел ковш от пруда до Павлуниной тележки, которая трижды крякнула и присела.
— Все за мной! — приказал Василий Сергеевич, втискиваясь в «газик».
«Всех» было трое: Павлуня с Женькой да Иван Петров. Парни поспешали за Авериным, Иван позади митинговал перед экскаваторщиком, размахивая рукавицами. Отмахав, понесся догонять ребят.
Павлуня, крепко сжимая руль, подпрыгивал на новых пружинах. Скоро гуд теплого мотора и знакомая кабина — чистая, с зеркалом и девушкой-купальщицей, успокоили его смятенную душу. Он ехал, сберегая милый трактор от утомления, с удовольствием поглядывал на присыпанные снегом поля, без гусей да козлов.
Женька посмотрел назад, встрепенулся:
— Обходит!
Мимо них, вышвыривая из-под колес грязные ошметки, промчался Иван Петров. Он первым подлетел к Гнилому ручью, резко затормозил, едва не уронив набок тележку с илом. Павлуня остановился подальше от берега, вылез с опаской.
Возле Гнилого ручья уже поджидал их Василий Сергеевич — шапка на затылке, руки в карманах, ноги расставлены. Голенища сапог подвернуты по давней трактористской привычке.
— Ну? — спросил он бодро. — Как ручеек?
Механизаторы смотрели, поеживаясь. Ручей был не так глубок, зато широк и бурлив. Черная вода шипуче пролетала под ивняком, закручивая пену. Водились тут и опасные ямы, и дно было ненадежное, топкое.
Раньше здесь пролегала дорога — вон и теперь видны колеи, присыпанные снегом.
Теперь сделали новый окружной путь — гладкий да дальний, а старую дорогу забыли. Здесь редко проходят гусеничные трактора, а колесные пробираются только по крайней необходимости и то в самую жару, когда ручей мелеет, или в стужу — по льду.
— Ну? — торопил Аверин. — Вспомним старину? Иван, ты же ездил! Чего глядишь испуганно?
— Дурак был несознательный, — пробурчал Иван.
Василий Сергеевич, разгорячась, тыкал рукой:
— Да вот оно, поле-то, рядом! Смотри, какой крюк даем!
Иван задумчиво спихивал камешки в ручей.
— Ну, кто же первый? — тихо спросил Василий Сергеевич.
— Он лучше последний! — задорно отозвался Женька, приплясывая на берегу.
Иван сказал рассудительно и грустно:
— Меня топиться чтой-то не тянет. Я, чай, не русалка зеленая. — Женька засмеялся, а Иван, ободренный этим смехом, уже уверенней продолжал: — Дед наш башковитый и то до такого не додумался.
