— Паша, сходи, — попросил Боря Байбара.
Павлуня замешкался в недоумении, но на него так закричали со всех сторон рыбаки, что он, не раздумывая больше, побежал к знакомой калитке.
Павлуня прошел на кухню и, помня запрет, остановился на пороге.
— Проходи, чего ты, — тихо сказал ему Модест.
Он стоял тут же, у печки, прислонясь к ней спиной.
— Ждут, — кивнул Павлуня на окно.
Модест вздохнул.
— Горе у меня, — сказал он без своей всегдашней важности. — Вика ушла.
Павлуня не стал ничего спрашивать: все было понятно и без слов. Ему бы утешить Модеста — не умел он этого делать, а к тому же за окном просигналил автобус.
— А я вот, — развел руками Павлуня, — первый раз...
Модест с завистью смотрел на него.
— Шубу зря надел — жарко будет, — сказал опытный рыбак. — И галоши привяжи — потеряешь в снегу.
— Ага, — сказал Павлуня, жалея бедного Пузыря с его обвисшими баками.
Еще раз длинно загудел автобус.
Модест вытащил из-за печки отточенную пешню:
— На! А лом свой выкини, не смеши народ.
— Спасибо. — Павлуня нерешительно принял подарок.
— Тебе спасибо, — сказал Модест. Он проводил его до калитки и, стоя в одной майке, на морозе, попросил: — Заходи, а?
— Скорей, заснул, что ли?! — надрывались из автобуса.
Павлуня влез в него молчком. Автобус тронулся.
У ног Павлуни сверкала пешня, острая, как боевая пика. Иван Петров на нее поглядывал, но молчал.
Рассветало. Они ехали лесом. В елочки да сосенки убегали следы лыж. Сами лыжники мелькали там и сям в ярких куртках.
— Пижоны! — презрительно процедил Иван Петров. — Шныряют, словно волки! Нету отдыха лучше, как возле лунки: не поймаешь, зато надышишься. Помечтаешь в тишине, на природе. Не улов дорог — здоровье не купишь.
Дорога становилась все оживленней. В одну и ту же сторону торопились пешие и колесные, ехали грузовики, мотоциклы, тяжело переваливались автобусы. Прошмыгнул туда же «газик» Василия Сергеевича Аверина.
Иван Петров встревожился, завозился:
— Не иначе как на наши места нацелились!
Наконец автобус остановился на высоком берегу длинного озера. Совхозные, высыпав из духоты, с горечью посматривали на издолбленный лед, на черные фигурки, которые сидели, бродили, колотили лунки или просто прыгали на морозце. Стояло немало пленочных колпаков, из-под которых валил сигаретный дым. Гам плыл над озером.
Совсем напрасно Иван Петров разогнался посидеть да помечтать в тишине: слишком много таких мечтателей собралось на одном озере.
— Ну и долго думать будем? — Женька с крутого берега поехал на пустом гремучем ящике.
За ним проворно стал спускаться Иван. Позади всех тащился Павлуня в своей боярской шубе. Он сразу оставил галоши в сугробе, долго искал их, нашел наконец и, сунув в короб, пустился догонять остальных.
Иван вдруг повернулся к нему и, насупив брови, махнул рукавицей куда-то вдаль.
Вот уже два дня он только знаками да кивками общался с Павлуней, решив, видно, доконать его молчанием.
— Не лезь за мной, — перевел его немую речь Женька. — Ищи себе место.
Лешачихин сын, подмигнув товарищу, скрытно подался за Иваном. Павлуня в растерянности огляделся. Все совхозные торопливо расползались в разные стороны, садились кто под бережок, кто на середку, закрываясь от настороженного взора ящиками да колпаками. «На свои места», — понял Павлуня. У него ни на этом, ни на другом озере не было заветного места.
Мимо проходил Аверин, пешней простукивая лед впереди себя.
— Вы далеко? — с надеждой спросил Павлуня.
— Да так, — нехотя ответил Василий Сергеевич, прибавив шагу.
И Павлуня понял, что этот рыбак тоже спешит к лунке, набитой щуками да судаками.
Парень остановился. Вздохнув, тюкнул тяжелой пешней там, где стоял и где никого не было. Опустив в воду червяка, он сел на короб, стал с любопытством таращиться на леску. Скоро мертвая леска перестала занимать его, и Павлуня, положив на лед удочку, задумался.
— Эй, клюет!
Он вздрогнул, выдернул удочку. На крючке болтался крупный ерш — весь в слизи и растопыренных колючках, глазастый, страшный.
— Ого, вот так рыба! С удачей тебя! — поздравил тот же голос.
Павлуня повернулся к живому человеку. На него весело смотрел ладный парень — шапка на затылке, рыжий чуб прилип ко лбу. И глаза у парня бедового рыжего оттенка.
— Привет! — с улыбкой поздоровался механик, грохая на лед рыбацкий ящик. — Сколько лет, одна зима!
— Нечего тут! — сказал Павлуня. — Ищи себе место.
— Место, место! Шут его знает, где оно тут! Я первый раз ведь! Видишь — галоши ненадеванные.
Павлуня подобрел, наблюдая искоса, с какой опаской механик разглядывает его ерша.
— Я тоже первый.
— Понесла ж тебя нелегкая!
— А тебя? — спросил Павлуня, и оба немножко посмеялись.
Потом они уселись рядом, спиной к ветру, и стали дожидаться клева. Чтобы не скучать, веселый механик отпускал шуточки насчет рыбаков, сидящих поодаль, на свой счет и на Павлунин. Алексеич постепенно оттаял. А когда заметил, что сосед, словно позабыв про былое, не спрашивает про Татьяну, то совсем успокоился. В довершение ко всему, он вдруг раз за разом начал вытягивать крупных ершей, а механик так бескорыстно радовался чужому счастью, что Павлуня растрогался и подарил ему десяток отборных червяков. Механик спрятал своих мотылей, нацепил вертлявого червяка и опустил его в лунку.
— Клюет! — крикнул неосторожный Павлуня, и через миг какой-то нахал стал долбить лунку у него за спиной.
Он обернулся и увидел Женьку.
— Ни шиша у Ивана нету! — сообщил Лешачихин сын, кивком здороваясь с механиком. — Ты на что? На червя? Дай-ка!
Павлуня подумал и с кряхтением полез в карман.
— На. Троечку пока.
— Не жадничай! — схватив наживку, Женька без лишних слов ударился в ловлю.
Через час к Павлуне подступил сам Аверин. Покашливая в кулак и панибратски называя его «другом Алексеичем», временный директор попросил червячка и местечка.
— А то, понимаешь, с утра как в бочке — хоть наплюй в лунку! — дружески пожаловался он рыбаку, убирая своих мотылей, опарышей и красную нитку.
Павлуня подал ему пару жирных червяков.
— Если разорвать — надолго хватит.
— Ну и Пашка, ну куркуль! — только хмыкнул Женька, весело поглядывая в ту сторону, где в гордом
