Биркин, мигая крысиными глазками, проворно забегал то с одного, то с другого конца стола, потчевал, суетился. Девяностолетняя спина его, худенькая, точно у подростка, сгибалась и разгибалась в низких поклонах.
— Кушайте, золотые мои… Не оскудею! Николай Петрович, голубь голубой, для тебя не жалко. Сытому коню и овраг нипочем, и гора — ровная дорога!..
Клепиков ел сердито, молча и, против обыкновения, почти не пил. Он был в офицерском френче, перетянутый боевыми ремнями, как и полагается «командующему». По правую руку от него сидел склонный к полноте Гагарин — «начальник штаба». Не хватало только армии.
Правда, из лесов стягивались разбежавшиеся от мобилизации унтеры, наводняя Осиновку. Но с этими «силами» города не возьмешь.
Штаб точно подсчитал, сколько в каждой деревне людей, разбил их на десятки, сотни, тысячи. К подразделениям прикрепили командный состав из унтеров. Будучи председателем уездного исполкома, Клепиков тайно завез в некоторые волости по две-три тысячи винтовок с патронами.
Были предусмотрены и средства связи, и снабжение, и санитарная помощь, и маршруты движения, и места привалов, и колодцы, и мосты.
В деревнях тихо и осторожно действовали кулацкие агитаторы. Распространялись слухи, что в новину продотряды начисто выгребут хлеб у мужиков. Теперь, мол, нет разницы между бедными и богатыми, земля разделена поровну, и разверстку потребуют со всех одинаково.
Попы в церквах закатывали слезные проповеди, понося «гонителей веры христовой»… По дворам шныряли монашки, подручные Адамова. Раздавали освященные на горе Афоне просвирки и уверяли, что большевикам осталось жить до яблочного спаса.
Клепиков нервничал. Он знал, что военком Быстров, выступивший из города с отрядом, нащупывает его и может напасть в любую минуту. У Быстрова помощником Ефим…
И Клепиков решил начинать именно с Ефима. Была ведь дружба. Неужели все померкло, заглохло, не оставило следа? Глупости! Слабая, ненадежная, но есть почва для встречи…
Связаться с Ефимом вызвался Глебка. Он с утра уехал по этому делу, и Клепиков ждал, часто взглядывая на дорогу.
— Не томись, душа моя, — советовал Филя Мясоедов, — выпей рюмашку и остынешь. Все равно за каждое дело люди сукиным сыном назовут. Плохо сделал: «Эх, не сумел, сукин сын!» Хорошо: «Ну, и ловок же, сукин сын!»
За столом поднялся хохот. Клепиков натянуто улыбнулся, одобряя грубую, но справедливую шутку. Захмелевший Бешенцев ударил кулаком по столу:
— Водка — такая благодать… ее не жевать, а только глотать… Почему же, я спрашиваю, не все пьяны? И почему до сих пор никто не дал мне по морде?
Выпил еще залпом стакан первача, рванул на себе гимнастерку, содрогаясь от удушья, и начал буянить. Он хватался за свои маузеры, грозился перестрелять всех комиссаров.
Потом завыл, по-бабьи упёршись кулаком в щеку:
«Идиот! — подумал Клепиков. — Воюй с такими вот алкоголиками!»
Адамов, сидевший на краю скамьи, перебирал одутловатыми пальцами благообразную бороду. Одежонка его была ветхой, монашеского покроя. В лице таилась чуть заметная усмешка. Уставившись молочно-синими бельмами прямо перед собой, он прогудел:
— Чаю, хозяин, отопью у тебя и пойду. В город поспею к ночи. Своих приготовить надо… Заварится каша — ударим антихристовых слуг сзади!
Присутствующие одобрительно закивали бородами:
— Дело, Потап Федорович!
— Помните, как Афанасий Емельяныч говорил? Вы по голове, мы по хвосту — и рыба наша.
Клепиков вылез из-за стола вместе с Адамовым. Они вышли в другую комнату, и долго там совещались.
— Николай Петрович! — увещевал Адамов. — Зачем даром время теряешь? Выступать надо!
— С кем выступать? Где силы?
— В себе силы найди! Восемнадцать волостей ждут набата! Мужики самочинно продотряды сшибают! В Кузьминке — слыхал? Комиссара Иванникова убили… Пулемет отняли… Яблочный спас на носу!
Он задрал полу черной поддевки и вытащил из кармана широченных плисовых штанов несколько пачек денег:
— Вот обещанные… Считай!
— Верю, Потап Федорович, спасибо!
— Не верь! Хороший расчет — долгая дружба. Клепиков рассовал деньги по карманам френча. Достал приготовленное письмо.
— Передайте это, Потап Федорович, жене Гагарина. Она держит связь с офицерами. А то у вас там люди невоенные, все купцы да чиновники…
— Ничего, — возразил старик, опуская письмо за пазуху. — Против Домогацкого, поди, и офицер не больно-то горазд. Увидите, когда он коммунистов соборовать начнет!
— Если вас задержат, письмо уничтожьте. Иначе провалите организацию.
— Понял.
— Подвезти ли, Потап Федорович? — Благодарствую.
— Ну, счастливо!
— Прощевайте, спаси вас Христос. Адамов исчез.
Глава тридцать восьмая
Степан похудел и оброс.
В госпитале он пролежал всего несколько дней, но обстановка изменилась за это время очень сильно.
Отовсюду ползли жуткие вести. Степан долго им не верил, однако все было правдой… В разных частях Республики пылал огонь восстаний. «Левые» эсеры дали сигнал притаившейся контрреволюции; вслед за Ярославлем и Тамбовщиной поднимались против Советов кулацкие силы в Поволжье, Муроме, Пензе… Предатель Муравьев пытался открыть Уральский фронт и пропустить контрреволюционные войска на Москву.
Газеты напечатали германский ультиматум… Война стучалась в дверь.
И только слова Ленина звучали, как всегда, спокойно и твердо.
Он клеймил предателей, гневный голос его отзывался в сердце Степана:
«Этого грубого попрания народной воли, этого насильственного толкания в войну, народные массы
