Еще один получеловек наткнулся на мой меч. Кого-то визжащего Хасан швырнул в яму.
Теперь они навалились на нас всей кучей. Один из клинков прошел через мою защиту и ранил меня в плечо. Еще один угодил в бедро.
– Назад, придурки! Я сказал, всем отойти, уроды!
При этих словах они повиновались и отошли на безопасное расстояние.
Человек, который это произнес, был ростом примерно пять с половиной футов. Его нижняя челюсть двигалась как на шарнирах, напоминая куклу-марионетку, а зубы были похожи на костяшки домино – все в темных пятнах; вдобавок, когда он закрывал и открывал рот, раздавалось щелканье.
Я услышал, как один из нападавших назвал его Прокрустом.
– Принести сети! Взять их живыми! Не приближайтесь к ним! Они и так уже слишком дорого нам обошлись!
Рядом с ним находился Морбай, скуливший что-то вроде:
– Господин мой, я не знал…
– Молчать! Ты, пивовар, готовящий разбавленное пиво! Из-за тебя мы лишились бога и множества людей!
– Будем атаковать? – спросил Хасан.
– Нет, но будь готов резать сети, когда их принесут.
– Это плохо, что они хотят взять нас живьем, – заключил он.
– Мы уже многих отправили в ад, чтобы приготовить себе путь, – сказал я, – но мы пока на ногах и при оружии. Чего еще желать?
– Если мы атакуем, то можем захватить с собой еще двоих, а то и четверых. А если будем ждать, то нас свяжут, и придется умереть без них.
– Какая разница, если все равно помирать? Давай подождем. Пока мы живы, масса возможностей может раскрыться перед нами в следующее мгновение, словно павлиний хвост.
– Будь по-твоему.
Они разыскали сети и принялись за дело. Три сети мы разрубили на куски, но четвертой они нас опутали. Сеть затянулась, и они приблизились.
Я почувствовал, как меч выдернули у меня из руки, и кто-то пнул меня.
Это был Морбай.
– Теперь вы умрете так, как мало кто умирает, – заявил он.
– Остальным удалось уйти?
– Только на время, – ответил он. – Мы их выследим, найдем и приведем обратно.
Я засмеялся.
– Ты проиграл, – сказал я. – Они уйдут.
Он снова меня пнул.
– Вот так вы соблюдаете свое правило? – спросил я. – Ведь Хасан победил Мертвеца.
– Он сжульничал. Ваша женщина бросила патрон.
Пока нас увязывали в сети, Прокруст подошел и встал рядом с ним.
– Давайте отнесем их в Долину Сна, – сказал Морбай, – и там сделаем с ними то, что хотим; а потом пусть они хранятся для будущего празднества.
– Это хорошо, – согласился Прокруст. – Да, надо сделать так.
Хасан, видимо, все это время пытался просунуть левую руку через ячейки сети: ему удалось вытянуть ее на небольшое расстояние, и его ногти прочертили борозды на ноге Прокруста.
Прокруст в ответ несколько раз ударил его ногой, а потом заодно разок и меня – для порядка; после этого он стал тереть царапины на своей икре.
– Хасан, зачем ты это сделал? – спросил я, когда Прокруст отвернулся, чтобы отдать приказ для переноски привязать нас к кольям от жаровен.
– Под ногтями у меня еще должно было остаться немного метацианида, – объяснил он.
– А как он туда попал?
– Из шариков, которые у меня на ремне, Караги. Они ведь не отобрали у меня ремень. Я покрыл ногти метацианидом после того, как сегодня наточил их.
– А, так ты в самом начале боя оцарапал Мертвеца…
– Да, Караги. Так что мое дело было просто остаться в живых до того момента, как он упадет.
– Ты прямо-таки образцовый убийца, Хасан.
– Спасибо, Караги.
Не распутывая сетей, нас привязали к кольям. По приказу Прокруста четыре человека подняли колья на плечи.
Морбай и Прокруст заняли место во главе процессии, и нас понесли через ночь.
Мы двигались по извилистой тропке, и мир вокруг нас постепенно менялся. Так всегда бывает, когда приближаешься к Горячему Пятну – будто возвращаешься вспять через геологические эры.
Деревья вдоль тропы становились все более странными. Мы двигались уже по сырому коридору меж темных башен с листьями, напоминавшими папоротники; из-за них выглядывали узкие желтые глаза каких- то тварей. Высоко над головами ночь натянула на верхушки деревьев свой брезентовый полог с мелкими дырочками звезд и зазубренным желтым разрезом месяца. Птичьи крики, переходящие в хрип, доносились из глубины леса. Дорогу перед нами пересекла какая-то темная фигура.
Чем дальше мы углублялись, тем меньше становились деревья и шире просветы между ними. И деревья были непохожи на те, что мы видели у селения. Кругом – перекрученные (и извивающиеся!) ветви, перепутанные как морские водоросли, причудливые стволы, торчащие наружу корни, медленно крадущиеся по поверхности земли. Мелкие невидимые твари, стрекоча, разбегались, испуганные светом фонарика Морбая.
Повернув голову, я разглядел слабое пульсирующее свечение на самом краю видимого спектра. Источник его был как раз впереди нас.
Под ногами в изобилии росла темная лоза. Отростки начинали извиваться, когда кто-нибудь из носильщиков на них наступал.
Деревья уступили место папоротникам, потом исчезли и они. На смену пришли кровавого цвета лишайники, сплошным мохнатым ковром покрывающие камни. От лишайников исходило слабое свечение.
Звуков животного мира больше не было слышно. Не было слышно вообще никаких звуков, кроме тяжелого дыхания четверых носильщиков, да изредка раздавался приглушенный стук, когда автоматическая винтовка Прокруста задевала за обросший лишайником камень.
У носильщиков были клинки на поясе, у Морбая сразу несколько, и еще небольшой пистолет.
Тропа круто пошла вверх. Один из носильщиков выругался. Полог ночи уже стягивался к углам, у горизонта появилась едва заметная пурпурная дымка – не ярче, чем дым от сигареты. Высоко в небе, медленно рассекая воздух, как осьминог воду, проплыл черный силуэт вампира, на мгновение закрыв собой луну.
Прокруст упал.
Морбай помог ему встать на ноги, но Прокруст закачался и повалился на него.
– Что с вами, господин мой?
– Внезапная слабость, руки и ноги онемели… Возьми мою винтовку, мне тяжело.
Хасан сдавленно фыркнул.
Прокруст обернулся к нему и его кукольная челюсть беспомощно упала.
Потом упал и сам Прокруст.
Морбай только что забрал винтовку, и руки у него были заняты.
Стражники торопливо опустили нас на землю и кинулись к Прокрусту.
– Есть у кого-нибудь вода? – спросил он, закрывая глаза.
Больше он их уже не открыл.
Морбай приложил ухо к его груди, потом поднес к его лицу оперенную часть своего жезла, и наконец объявил:
