что веганец тяжело вздохнул.
– Ну что ж, похвальное намерение, – сказал он, – но мне так хотелось увидеть пирамиду. Как вы считаете, вам удастся снова сложить ее? Может быть, даже вскоре?
– С чего это вы взяли?
– Я заметил, что ваши люди помечали многие куски.
Я пожал плечами.
Миштиго продолжил:
– Тогда у меня к вам всего один серьезный вопрос – насчет вашей страсти к разрушению…
– Что за вопрос?
– Это и вправду искусство?
– Идите к черту.
Тут подошли остальные. Глядя на Диану, я отрицательно покачал головой. Потом ухватил Хасана за запястье и отобрал крохотную иглу, которую он приладил к ладони, а после этого позволил ему обменяться с веганцем коротким рукопожатием.
С темнеющего неба к нам спикировал скиммер. Я проследил за тем, как Миштиго поднялся на борт, сам погрузил его багаж, сам закрыл за ним люк.
Скиммер взлетел без всяких неожиданностей и за считанные секунды исчез из виду.
Конец бесполезной поездки.
Я вернулся в дом и переоделся.
Настало время хоронить друга.
Глава 13
Высоко вознесшийся в ночи погребальный костер нес на себе останки моего друга-поэта. Я зажег факел и потушил электрический фонарь. Хасан стоял возле меня. Он помог перенести тело на повозку и сам правил. Я сложил костер на поросшем кипарисами холме над Волосом, возле развалин той церкви, о которой уже упоминал раньше. Воды залива были тихи.
В безоблачном небе ярко горели звезды.
Дос Сантос, не одобрявший кремацию, решил не присутствовать, отговорившись тем, что его беспокоят раны. Диана вызвалась остаться с ним в Макринице. Со времени нашего последнего разговора она не сказала мне ни слова.
Эллен и Джордж сидели на повозке под большим кипарисом и держались за руки. Других присутствующих не было. Филу бы не понравилось, если бы моя родня пела над ним свои поминальные песни. Он как-то сказал, что хотел бы чего-то большого, яркого, быстрого и без музыки.
Я поднес факел к краю костра. Язычок огня осторожно лизнул дерево.
Хасан запалил еще один факел, воткнул его в землю, а сам отступил назад и только наблюдал.
Пламя прогрызало себе дорогу наверх, а я тем временем произносил слова старых молитв и возливал на землю вино. Потом подбросил в огонь ароматических трав и тоже отступил от костра.
– …Кто бы ты ни был, смерть забрала и тебя, – обратился я к нему. – Ты ушел туда, где по берегам Ахерона распускаются влажные цветы, где мечутся тени – обитатели Ада. Если бы тебе пришлось умереть молодым, ты был бы оплакан как великий талант, не успевший достичь расцвета. Но ты жил долго, и о тебе этого не скажешь. Одни выбирают жизнь под стенами своей Трои – короткую и богоподобную, другие – длинную и не столь богатую тревогами.
Кто скажет, какая жизнь лучше?
Боги сдержали свое обещание наградить Ахиллеса бессмертной славой, вдохновив поэта воспеть его в бессмертном гимне. Но Ахиллес мертв, как и ты – принесла ли ему счастье бессмертная слава? Не мне судить об этом, мой старый друг. Пусть ты и не столь великий поэт, но я помню и твои строки, написанные о могущественнейшем из аргивян, о времени обильных смертей: Место суровое это открыто ветрам и печалям, В голосе времени слышатся душам знамения скорби.
Пепел не станет сосной, песня пламени – шорохом кроны, Стынущий воздух согреет костер, только день не продлится…
Покойся с миром, Филип Грабер. Пусть Феб и Дионис – те, что любят и убивают своих поэтов – порекомендуют тебя своему темному собрату Аиду. И пусть Персефона, царица ночи, взглянет на тебя благосклонно и даст тебе в Элизиуме достойное место. Прощай.
Огонь уже почти достиг вершины.
Тут я заметил Язона, стоящего возле повозки, и сидящего у его ног Бортана. Я отступил дальше назад. Бортан подошел и сел справа от меня, лизнув мне руку.
– О великий охотник, мы потеряли одного из нас, – сказал я.
Бортан склонил огромную голову.
Языки пламени добрались до верха костра и стали жадно вгрызаться в воздух, полный сладких ароматов и треска.
Язон подошел ко мне.
– Отец, – сказал он, – Бортан привел меня к горящим камням, но ты уже ускользнул оттуда.
– Не-друг-никому освободил нас. А прежде этот человек, Хасан, убил Мертвеца. Так что пока твои сны сбываются лишь отчасти.
– Он и есть желтоглазый воин из моих видений, – сказал Язон.
– Я знаю, но и это уже в прошлом.
– А что насчет Черного Вепря?
– Даже сопения его не слышал.
– Прекрасно.
Мы долго наблюдали за тем, как пламя постепенно отступало вглубь костра. Время от времени Бортан навострял уши и раздувал ноздри. Джордж и Эллен не двигались. Лицо Хасана ничего не выражало, он отсутствующим взглядом смотрел в костер.
– Что ты теперь намерен делать? – спросил я.
– На какое-то время снова вернусь к горе Синджар, – ответил он.
– А потом?
Он пожал плечами.
– Как предначертано.
И тут до нас долетел устрашающий звук, похожий на стоны гигантского идиота и сопровождающийся треском ломаемых деревьев.
Бортан вскочил и завыл. Ослики, запряженные в повозку, в тревоге переступали с ноги на ногу. Один из них издал короткий резкий крик.
Язон выхватил из груды дров заостренный сук и застыл в ожидании.
Вот тут-то он и вывалился на поляну прямо перед нами. Огромный, безобразный, отвечающий всем своим именам.
Пожиратель людей…
Сотрясатель земли…
Могучий и Отвратительный…
Фессалийский Черный Вепрь.
Ну наконец кто-то сможет описать, каков он на самом деле. Если, конечно, кому-нибудь удастся спастись.
По-видимому, его привлек запах горящей плоти.
Он оказался и впрямь велик. Уж никак не меньше слона.
Какой там был четвертый подвиг Геракла?
Ах да, дикий кабан из Аркадии.
Мне вдруг захотелось, чтобы Геракл и теперь оказался неподалеку, готовый помочь.
Здоровенная свинья… Острый, как бритва, загривок… Клыки длиной с руку человека…
