– Давай не будем стоять под дождем. Сядем в машину и спокойно потолкуем.
Они сели в «БМВ» Акима, он включил отопление и сказал:
– Ну, если у тебя есть слова, говори, я тебя слушаю.
Галей с усмешкой взглянул на своего бывшего партнера и неторопливо заговорил:
– Ты, Лёнчик, парень сообразительный, но неопытный. И мозги у тебя устроены так, что ты не склонен анализировать, и если видишь белый цвет, то считаешь, что он действительно белый, а черный – действительно черный. А в жизни все значительно сложнее. Я знаю, что у тебя взорвалась машина и ты жив остался по случаю. И все указывает на то, что сотворил это Борис Галей. Ты сразу пришел к такому выводу и уже не сомневаешься, что я хотел тебя использовать и спустить в канализацию. Но если бы ты был способен снять верхний слой с этой истории и заглянуть чуточку глубже, то ты бы понял, что Борис Галей был последним человеком, которому выгодна твоя смерть. Начнем с того, что, взрывая машину и уничтожая тебя, я уничтожал и доллары, которые ты мог получить с Яшина, а это сумма нешуточная. Одного этого было достаточно, чтобы понять: машину заминировал не я. Во-вторых, мне очень нужны твои парни, которые прекрасно ведут наружное наблюдение и способны выполнить то, что одному человеку не под силу.
Аким откинулся на сиденье, расправил мощные плечи и подумал, что киллер говорит правду. А Гуров посоветовал ему, Акиму-Лёнчику, убраться из Москвы лишь для того, чтоб Галей остался один и с ним было бы легче расправиться. Так уезжать или остаться? Аким взглянул в жесткое и в то же время как бы сонное лицо соседа, но решения не нашел. И тогда Галей пошел с последнего козыря:
– В Москве сейчас ребята из Интерпола ищут утерянные ими несколько сот тысяч долларов. Если ты не будешь полным мудаком, настропалишь своих ребят, а мы с тобой напряжем мозги, то, возможно, опередим их. Потому что иностранцы в нашей жизни ни хрена не понимают, а контрразведка, на которую они опираются, привыкла разбирать доносы в антисоветской деятельности и годами ловить несуществующих шпионов.
– А Гуров? – спросил Аким. – Он-то во всем разбирается!
– А сыскаря надо просто убить. Незабвенный Иосиф Виссарионович говорил: «Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы».
На мгновение у Акима защемило сердце. Он вспомнил Гурова и не мог представить его мертвым. Но, в конце концов, полковник обыкновенный мент, и подвернись ему возможность, он посадит Акима-Лёнчика и бровью не поведет. И почему-то вспомнилась его фраза: «Береги себя, Лёнчик!» Ладно! Уж он-то себя побережет.
Гуров вернулся домой радостный и возбужденный. Обнаружение «кукольника» обнадеживало, а уж что-что, а вести наружное наблюдение контрразведка умела лучше, чем кто-либо другой. И если связь между Сергеем Сергеевичем и Якушевым существует, то они это выявят. И дело покатится к финалу.
Войдя в пустую квартиру, Гуров огорчился, что нет Татьяны, – хотелось поговорить и по возможности поделиться успехом. Поставив на плиту бульон с пельменями, он быстренько принял душ, надел свежую рубашку, перекусил и начал расхаживать по квартире, потому что думалось ему лучше всего, когда он ходил.
Зазвонил телефон. Он снял трубку и уже хотел было сказать: «Танюша», когда услышал голос Михаила Захарченко:
– Лев Иванович, здравствуйте, это я, Мишка. Есть новости. Два дня назад Аким-Лёнчик собрал своих ребят и сказал, что уезжает в деревню к матери. При выходе из кабака встретил Бориса Галея, они вместе куда-то ушли, а позавчера Аким снова появился в кабаке, сказал, что никуда не уезжает и предстоит серьезная работа. Что за работа – я не знаю, но четверо из ребят перестали приходить в кабак, и все удивляются, куда они подевались. И прошел слух, будто в Москве ищут целую кучу долларов. Уж не знаю сколько, одни говорят, что сотни миллионов, другие называют аж миллиард, но знаю точно, что у ребят Акима появились деньги, конечно, доллары.
– Спасибо, парень, – спокойно сказал Гуров. – Ты большой молодец!
Гуров положил трубку, откинулся в кресле. Он понял, что Галей переиграл его и сумел вербануть Акима. «Здоровый мужик, а в голове ветер гуляет!» – со злостью подумал Гуров об Акиме-Лёнчике.
Гуров взял с журнального столика пачку сигарет, хотел вытряхнуть одну, но сигареты рассыпались и несколько штук упало на пол. Тихо матерясь за свою неловкость, Гуров начал собирать сигареты и неожиданно увидел глубокий след от ножки кресла, оставшийся на мягком паласе. Тогда Гуров встал на колени, приподнял кресло и понял, что его недавно переставили. Кресло было массивное и тяжелое, Татьяна вряд ли могла бы справиться одна. Значит, в его, Гурова, отсутствие здесь побывал мужчина.
Полковник достал из ящика стола прибор для обнаружения всяческих устройств подслушивания и начал расхаживать по комнате в поисках «жучка». Этого можно было и не делать: достаточно было, сидя в кресле, протянуть руку и провести ладонью по крышке журнального столика снизу, как «жучок» очутился бы в его ладони. Гуров внимательно осмотрел «жучка» и, хотя не был специалистом в электронике, понял, что устройство достаточно слабое и способно передавать лишь разговоры, которые ведутся в гостиной и по телефону. Причем по телефону только в том случае, если говорить из гостиной. Значит, звонок Захарченко хотя и засекли, но слушали только то, что говорил Гуров. А он, слава Богу, ничего лишнего не сказал. Он прилепил «жучка» на место, закурил и понял, что ему предстоит принять нелегкое решение: Татьяну использовали втемную или она участник этой игры? Интуитивно он верил, что Татьяна не способна на двойную игру. Но, кроме интуиции, было и еще одно доказательство ее порядочности.
Если бы женщина была из чужого лагеря, то на кой черт устанавливать этот «жучок» и рисковать, если всю необходимую информацию можно получать непосредственно от нее самой?
Хлопнула входная дверь, и в комнату влетела Татьяна. Она привычно швырнула сумку на диван, начала стаскивать мокрый плащ. Гуров поднялся и помог ей, после чего обнял ее так крепко, что женщина пискнула, взглянула на улыбающегося Гурова удивленно и сразу спросила:
– Что произошло?
– Ничего, Танюша, ничего, – ответил Гуров, пытаясь придать лицу серьезное выражение.
– Врешь, поэтому иди на кухню и приготовь мне яичницу.
Татьяна поужинала, даже выпила рюмку водки. Гуров помялся: он дал себе зарок воздержания. Но сейчас не выдержал и тоже выпил, уж очень удачен был день. Потом он поднялся, плотно закрыл дверь из кухни в гостиную, сел напротив Татьяны и негромко сказал:
– А теперь, дитя мое, расскажи, каких мужиков ты принимаешь в этой квартире в мое отсутствие?
– Не мужиков, а одного мужика, и не принимаю, а пустила на минуточку. А теперь удовлетвори женское любопытство и ответь: как ты об этом узнал?
– Как я узнал – неинтересно. Мне интересно знать, как ты могла, зная, где и кем я работаю, пустить в квартиру постороннего мужчину?
Татьяна смутилась, порозовела и, слегка запинаясь, подробно рассказала о встрече на бульваре, сказала, что училась вместе с Михаилом, что пятнадцать лет назад у них был роман-экспресс, который начался в понедельник и закончился в четверг.
– Теперь расскажи, как его зовут, как его фамилия, где он работает, чем занимается?
– Что он делает сейчас – я не знаю, он что-то говорил про Внешторг, но в молодости он хотел стать Зорге, учился в специальной школе, уж и не знаю, почему он оттуда ушел. То ли романтика улетучилась, то ли его поперли за что-то, но знаю точно, что училище он не закончил.
– Значит, это Галей, а не Якушев, – вслух сказал Гуров. И повторил: – Галей, а не Якушев… Когда вы находились в квартире и он сидел в кресле в гостиной, ты оставляла его одного?
– Буквально на две минуты, я зашла в ванну.
– Две минуты, дорогая, это уйма времени, и теперь в нашей гостиной имеется подслушивающее устройство. Так что при разговорах учитывай, что ты говоришь не только со мной. Но и не перегибай палку, будь естественной, говори свойственные тебе глупости. Можешь даже про любовь что-нибудь сказать. Слушающий нас человек не должен ничего заподозрить.
Татьяна открыто смотрела в лицо Гурову и неожиданно спросила:
– А почему ты, старый сыскной волк, не подозреваешь меня в сговоре?
– Во-первых, потому что я – старый сыскной волк, а во-вторых, если начинаешь подозревать своих, то
