что Пушкина возненавидишь.
Они ехали по вечернему городу, и Гуров уступил руль Татьяне, которая давно просила об этом. В дневной сутолоке Гуров ей руль не давал, а сейчас, когда на улицах было свободно, пересел на правое сиденье, и Татьяна, как всякий начинающий водитель, осторожно ехала правым рядом и с ужасом смотрела на троллейбус, который приходилось обгонять. Сидя на непривычном месте, Гуров не мог наблюдать в зеркало заднего вида, что делается позади их «Жигулей», поэтому постоянно оборачивался, наблюдал за обгонявшими их машинами и вяло поддерживал разговор о том, как все будет чудно и замечательно в этой жизни, если не считать эту чертову работу, которая жизнь и отнимает напрочь.
Когда они выехали на Гоголевский бульвар и уже подъезжали к шахматному клубу, их обогнала «девятка», и Гуров увидел, как из открытого окна высунулся ствол автомата. Он ударил по тормозам, придавив ногу Татьяны, крутанул руль вправо, наезжая на тротуар, но было уже поздно. Автоматная очередь разрезала машину вдоль.
«Жигули» встали, Гуров дернул Татьяну на себя, крикнул: «Ложись и не двигайся!» – а сам, пригнувшись, открыл правую дверцу и выпрыгнул на асфальт.
«Девятка» тоже встала впереди, метрах в десяти. Из нее плевал свинцом уже не один ствол, а несколько. Пули прошивали жестяную коробку «Жигулей», рухнуло лобовое стекло; из «девятки» выскочили три темные фигуры, и Гуров открыл ответный огонь.
Почему-то сегодня он взял с собой не любимый «вальтер»-7,6, а «беретту» девятого калибра.
Глушителей не было ни у автоматчиков, ни у «беретты», и грохот стоял, как при настоящем уличном бое. Если до этого кто и шел по тротуару вдоль бульвара, то сейчас обезлюдело, машины, следовавшие за ними, остановились, начали сигналить и подали назад. Возникла пробка, где почему-то каждый из водителей считал нужным нажимать на клаксон. Грохот выстрелов и непрерывные сигналы автомобилей создавали театральный эффект, если к творящемуся убийству можно применить слово «театр».
Первыми двумя выстрелами Гуров уложил двух нападавших, третий бросился назад, к машине, но Гуров «прошил» колеса, выстрелил в заднее стекло, надеясь, что не угодит водителю в голову, потому что одного необходимо было взять живым. Когда он подбежал к машине, то на водительском сиденье корчился бритоголовый парнишка, и Гуров, не задумываясь, выстрелил ему в правое плечо. Затем взял с его колен автомат, забросил на заднее сиденье, вынул наручники и приковал парня к рулевому управлению. Где-то вдалеке прозвучал сигнал милицейской машины, которая пыталась пробиться сквозь пробку.
Гуров вышел на проезжую часть, махнул рукой и крикнул:
– Проезжайте, все кончилось!
Водители медленно проезжали мимо и, только поравнявшись, включали третью скорость и исчезали в тоннеле под проспектом. Через несколько секунд подкатила ПМГ, из которой выскочили два молоденьких сержанта и навели на Гурова свои пистолеты. Гуров положил «беретту» на багажник «девятки» и поднял руки.
– Лицом к машине, ноги шире! – командовал один из сержантов срывающимся голосом.
– Я могу стать как скажешь, командир, – ответил Гуров, – но ты видишь, что мое оружие лежит в стороне, а я – полковник главка. И если ты не боишься, можешь подойти ко мне, опустить руку в карман и достать удостоверение.
При этом Гуров неотрывно смотрел на свою «семерку», пытаясь определить, сидит Татьяна или лежит, но было темно, и он ничего не мог толком рассмотреть.
Проверив у Гурова документы, сержанты вытянулись по стойке «смирно», и один из них, который до этого командовал и явно был в группе старшим, спросил:
– Что прикажете, господин полковник?
– А ты сам не знаешь?
Гуров взял «беретту» с багажника, сунул в карман и зашагал к своей машине.
– Вызывай «Скорую» и группу МУРа.
Татьяна лежала, опрокинувшись, была жива, но на обращение Гурова никак не реагировала. Гуров не мог понять, куда ее ранили, поэтому сел на переднее сиденье, положил голову любимой женщины себе на колени и стал ждать.
Глава 15
Гуров сидел в коридоре Института Склифосовского неподалеку от двери операционной, где хирурги сражались за жизнь Татьяны. Вскоре из операционной вышла женщина в зеленом халате, сняла шапочку и марлевую повязку с лица, подошла к Гурову и сказала:
– Дайте закурить.
Гуров вытряхнул из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой. Женщина сильно, по-мужски, затянулась и сказала:
– Мы не боги. Шесть пулевых ранений, из которых два смертельных. Чудо, что вы ее вообще довезли.
– Спасибо, – ответил Гуров и тоже закурил.
– Что? – женщина поперхнулась. – За что же спасибо?
– Вы старались.
Женщина посмотрела на Гурова внимательно и спросила:
– А вам самому не надо зайти в операционную? – Она тронула уже засохшую кровь на груди Гурова, взяла его окровавленную руку.
– В операционную мне не надо. А к психиатру я обращусь завтра. Это ее кровь.
– Туалет направо по коридору, – сказала женщина. – Идите и умойтесь.
В туалете он посмотрел на себя в зеркало, увидел, что лицо тоже в крови, видимо, он вытирал пот, и кровь с ладони попала на лицо.
Гуров привез девочку к себе домой. По дороге она треснувшим голосом произнесла только одну фразу:
– Маму убили?
Гуров не ответил. Он не знал, как объяснить происшедшее.
Яна швырнула сумку на диван и села в уголке, поджав ноги, словно зверек, спрятавшийся в норку.
Он прошел в ванную, снял заскорузлую рубашку, умылся, переоделся и вышел к девочке, как приговоренный к казни на эшафот. Ему надо было слишком многое объяснить, и, что бы он ни говорил, его слова будут звучать как оправдание, хотя виноват он был лишь в том, что позволил Татьяне сесть за руль.
Автоматная очередь, которую схватила Татьяна в момент нападения, предназначалась ему, сыщику Гурову. Бандиты были уверены, что за рулем именно он. И даже в такой критической ситуации сработал мозг профессионала, и Гуров нашел выход, как объяснить Яне происшедшее не оправдываясь, а лишь изложив факты.
Было пять утра, Гуров позвонил Крячко. Станислав снял трубку, словно сидел у телефона и ждал звонка.
– Здравствуйте, господин полковник! – сказал Крячко. – Мне надевать штаны?
– Убили Татьяну, – сказал Гуров. – Мы возвращались поздним вечером, и я совершил преступление: разрешил ей сесть за руль. На Гоголевском с нами поравнялась «девятка». Из автомата водителя расстреляли в упор. Татьяна схватила очередь, которая предназначалась мне. Я сидел рядом и даже не мог ее прикрыть собой. Они увидели, что расстреляли не того человека, затормозили и вывалились на улицу. В этот момент я тоже успел выскочить из машины. Двоих застрелил сразу, а третьему прострелил плечо и в наручниках сдал ребятам из МУРа. Они подъехали через несколько минут.
Крячко слушал Гурова, который говорил, словно механический робот, и голос его звучал как скрип металла по стеклу.
Станислав понял, что все это говорится не ему, Крячко, а Татьяниной дочке, которая, видимо, находилась рядом. Не зная, как помочь другу, Станислав сказал:
– Если бы за рулем был ты, то ничего бы не изменилось. Татьяна ехала правым рядом, убийцы подъехали слева. Ты бы ехал левым рядом, и они бы подъехали справа. Все равно Татьяна находилась бы между убийцами и тобой.
Гуров заставил себя посмотреть на девочку, которая продолжала неподвижно сидеть на диване, и глаза
