была шокирована, что удалилась в свою горницу принять валерьянки, а герой гражданской войны держался, как и подобает мужчине. Хрустнув ревматизмом, расправил плечи и сообщил, что дачу они не сдают, ошибка вышла.
– Где-то я вас видел, уважаемый, – сказал паренек. – Запомнилось, вы саблей сильно махали, – и ушел.
И тут, как по мановению волшебной палочки, явился сказочный принц, а согласно паспорту – Бестаев Сергей Николаевич, одетый не модно, но вполне достойно, с благородной синевой под глазами и культурной речью. Он назвал хозяев по имени-отчеству, сказал, что фильмы, в которых они снимались, оказали на его формирование как гражданина огромное влияние. А когда Серега увидел ветхие афиши, то замер. Он не мог уразуметь, как подобная ветхость сохранилась, старался не смотреть на стариков, дабы не сравнивать их с афишами 50 – 60-летней давности.
Серега был актер от Бога, иначе бы не нравился так женщинам. Ошибся старый профессор из театрального.
– Да вы шутите, – сказал он с придыханием. – Среди такого богатства жить страшно, зарежут ненароком.
– Не преувеличивайте, молодой человек, – сказала актриса. – Сейчас это уже никого не интересует.
Позже пили чай из бабушкиного сервиза, который, в отличие от людей, с годами неизмеримо подорожал.
Сергей коротко рассказал о своей несложившейся жизни. С супругой пришлось расстаться, так как он материально не соответствовал. Весной закончат строительство его дома, точнее, квартиры, а до того времени ему необходимо жилье.
– У нас только пенсия, – голосом комбрига произнес хозяин.
– Я за счастье почту, какие деньги.
В конце концов народные артисты уехали. Серега достал из рюкзака маленький телевизор, не подыхать же здесь со скуки, напилил и наколол дров, вынул припасенную бутылку и стал думать, как жить дальше.
Об авторитетах и ворье он ничего не знал, а ментам с их штатом и «усердием» не разыскать его, Бестаева, до конца жизни. Но ведь и это не жизнь, подождем, пока пена осядет, а там посмотрим, решил он и начал трудовую жизнь. Она на даче была действительно трудовой: то вода закончится, то дрова.
Однажды он сунул руку в карман, где по его подсчетам должно было лежать около миллиона, и выяснил, что там пара полтинников, еще мелочь, не годящаяся даже на семечки.
Он решил, что деньги оставил в другом пиджаке, но ехать домой и проверять нельзя. Слава Богу, сберегательная книжка, на которую он сразу перевел десять тысяч баксов, и паспорт были при нем. И сберкасса находилась не около дома, а в самом конце Суворовского, можно поехать и взять. При мыслях о Москве на душе стало муторно, не только ментов, вообще черт знает кого можно встретить. С одной стороны, одних приезжих в городе не считано, с другой – как ни повернись, ненужный человек стоит.
Сам Бестаев в розыске служил, знает, такие дурацкие задержания случаются, кому расскажешь – не поверят. Он открыл шкаф и достал боевую шинель «комбрига». Хороша вещичка, да не по сезону. Одежонку он решил оставить свою – джинсы, кроссовки, рубашка и ветровка. А вот с мордой надо чего-то придумать, заметный сильно. И тут на глаза Бестаеву попался старинный трельяж с почерневшим зеркалом. У актрисы разных красок должно быть – не счесть. Но и тут его ждало разочарование – несколько окаменевших от времени тюбиков. Он от безысходности выбрал самое правильное решение. Два дня не брился, испачкал руки, затем потер ими лицо.
Глянув в зеркало, он довольно присвистнул: от щеголеватого Сережки Бестаева остался какой-то подозрительный тип, даже глаза куда-то девались. Так можно в ментяру угодить, и на паспорт не посмотрят. На него могли объявить розыск, правда, за всю службу в ментовке он не помнил, чтобы по ориентировке кого-либо задержали. Если при человеке случайно ствол, в крайнем случае, нож окажется, сержант паспорт глянет, и гуляй. Сколько их в розыске, только компьютер знает.
Бестаев сосредоточился, вспомнил, на что обращает внимание милиция. Человек должен идти по какому-то делу, такое сразу чувствуется, потому не оглядываться, встретился с ментом взглядом – плохо, но если быстро отвернулся, да еще шарахнулся, так значительно хуже.
В общем, глупости, на электричке до Москвы, метро до Арбатской, там и сберкасса. Хорошо, все деньги не в одно лукошко положил, а то бы увидели двести миллионов, при такой внешности, обязательно звоночек нажали бы.
Он налил себе остатки коньяка, получилось солидно, выпил, запер гнездо «народных» и уверенно зашагал на платформу.
Удивительно, но, оказавшись среди людей, он почувствовал себя уверенно, даже весело. Найти человека в этом муравейнике невозможно.
Наметанным глазом он засек в метро щипача, нефирму, мелкого, но на всякий случай встал подальше.
Арбатская площадь встретила его как родного, а когда в Сбербанке крашеная операторша спросила:
– Картошку убираете?
– Куркульные замашки тещи, – ответил Бестаев, – чтобы эта дача сгорела.
Он забрал свой расходный ордер, переписал сумму с пятидесяти на сто тысяч:
– Я не мальчик, копай да за деньгами бегай.
– Верно, и проценты плевые, кому это нужно? – согласилась блондинка, передавая его бумажки в кассу. Через пять минут он уже выходил на улицу с деньгами, небольшими по сегодняшним дням, но в переводе на коньяк значительными.
И тут его кто-то дернул за рукав и тихо сказал:
