только с гулянки молодежь возвращается. Пришел, сержант дремлет, одним глазом на меня глянул, отвернулся. Я походил у подъезда, никого, и тут вспомнил, что под крышей у меня один вентиль тек, – Фокин говорил быстро, чувствовалось, что данную историю рассказывал уже неоднократно. – У меня ключи от черного хода имеются, я дом обошел, на лифте поднялся на чердак. Прошел чуток, слышу, с крыши музыка гремит. Думаю, что за черт, как такое может быть, и на крышу вышел. Там ходов, переходов не счесть. Музыка гремит совсем рядом. Мне любопытно, я этот куб, что на новых домах на крышах ставят, обошел, смотрю, парочка сидит, обнявшись, рядом магнитола стоит. Ну, ребята сидят не так, чтобы ноги свисали, да там так и не сядешь: низенький, кирпича в два, но барьерчик имеется.
Я крикнул, мол, не валяйте дурака, валите отсюда. Они не слышат, у них граммофон-то рядом гремит. Я ближе подошел, снова кричу, тут Антон встал, девчонку на руках держит, я испугался. Думаю, может, наркоманы или пьяные, я их напугаю, они свалятся, так я виноват буду, скажут, чего кричал? Я повернулся и в дверь ушел. Шага не сделал по лестнице, слышу крик. Но не ребята кричали, голос мужской, низкий. Я ходу, в лифт, спустился, дом обошел, там люди, обступили что-то, головы задирают, руками наверх тычут. Я понял, что шарахнулись мои голубки. Я нормальный мужик, мне лишнего не надо, я и ушел. Они люди богатые, с властью пусть сами разбираются.
В кабинет вернулся Станислав, принес тарелки с сосисками, две банки пива, бутылку колы.
Гуров сказал:
– Давай, Василий, перекусим, потом расскажешь. – Он взял колу, пару сосисок, остальное подвинул Василию, тот поблагодарил, начал быстро есть.
Гуров ел нехотя и без злости, даже равнодушно, думал, что народ дошел до края черствости, никому ничего не надо, лишь бы день прожить. Спившийся человек работает в доме, где живет правительство, значит, местный фээсбэшник тоже пьет без просыпу. Опер-первогодок сообразит, что по сотне причин Василий не годится на роль убийцы. И прекрасно сообразили, но двое-трое решили карьеру сделать, ведь «сверху» сказали, что нужен убийца, начали выжимать из мужика признание. Разумные отстранились, им все равно, безразлично, кто погиб, как, лишь бы их лично не трогали. Никакой, даже самый продажный прокурор не даст санкцию на арест Фокина, и судебная перспектива у такого дела нулевая. Мало ли чего хочет богатенький папаша, которому выгодно на каждом углу кричать, что его единственного сына убили, а не свалился он с крыши, объевшись наркотиков.
Гуров посмотрел на водопроводчика с высшим образованием. Он соображает, чем такое «убийство» может для него кончиться. Но и ему сейчас все равно, сейчас главное – поесть да пива выпить, и все дела. Тоже мне, киллер нашелся, мать его так. Он за бутылку, конечно, может кирпичом по голове шарахнуть, но кто из окружения Сергеева к такому человеку обратится? И как Фокин может знать, что парень на крышу полез, да еще не один, а с девчонкой? И прав абсолютно Игорь Гойда, все это глупость несусветная, говорить стыдно. Сотни умнейших, порядочных ребят в контрразведке работают, а нашлись несколько дураков и мерзавцев, всю организацию дерьмом с ног до головы вымажут. А что, Паша Кулагин не соображает, что с него первого погоны снимут и выгонят? Один толковый журналист зацепится, материал опубликуют на Западе, дело раздуют, и пошло-поехало. Это что за страна такая, скопище сумасшедших? Мы кому деньги даем, помогаем экономику налаживать? Взгляните, они вчера с дерева слезли, еще совсем дикие.
– Поели? – строго спросил Гуров. – Вторую банку пива не пейте, у вас и так с головой не все в порядке.
– Обижаете, начальник…
– Была бы моя воля… – перебил Гуров и матерно выругался. – МВТУ окончил, до подсобного рабочего опустился. Наверняка шумишь, что во всем демократы виноваты. Ты сам собственной судьбой сортиры подтираешь, а люди виноваты?
– Лев Иванович, не убивал я! – крикнул Фокин.
– Вы когда познакомились с Антоном Сергеевым?
– Считай, месяц. Я у него на пиво попросил, – ответил Фокин, замолчал, смотрел испуганно. – Только я обещал, что никому…
– Обещал! Человек слова! Нету больше Антона, считай, свободен ты от своего слова, – сказал Гуров.
– А Вера Кузьминична? Она тоже знала…
Гуров тотчас понял, что выходит на другую историю, а Вера Кузьминична женщина крайне серьезная. Сыщик мгновенно собрался, изменил тон, заговорил серьезно:
– Попрошайничать стыдно, но грех не большой, ну, спросил на пиво, а дальше?
– Антон в то утро вроде не в себе был, смотрит на меня, молчит, мы у лифта встретились. Потом он как бы в себя пришел и говорит: «Я вам, Василий Борисович, не только на пиво дам, если вы мне в одном деликатном деле поможете».
Вошли в лифт, поднялись на ихний этаж, дверь в квартиру приоткрыта, на полу сумка стоит. Антон мне и говорит, мол, какой-то пакостник у их двери мертвую кошку прибил, надо захоронить, и на сумку показывает. Я отвечаю, это запросто, только к чему хоронить, можно в мусорку выбросить. А он отвечает, мол, нет, выбросить нельзя, в землю закопать требуется, и сотню мне сует. Тут дверь скрипнула, чую, за ней стоит кто-то. Антон взглянул и громко сказал: «Я сейчас, все нормально». Ветерком потянуло, и из-за двери пола халата высунулась, отдернулась, дверь захлопнулась. Тот халат я точно знаю, в нем Вера Кузьминична ходит. Я ее на лестнице в нем видел. Ну, я сумку забрал, сотку в карман сунул и в лифт.
А как от дома отошел, интересно стало, думаю, кто это мертвых кошек к дверям прибивает? Я сумку приоткрыл, полиэтилен раздвинул, а там, боже ты мой… Кошка, словно кролик в магазине, во всю длину по животу разрезана. Ну, закопал я, потом напился, не знаю, как домой попал.
– А где закопали, помните, место найдете? – спросил Гуров.
– Ясное дело. У соседнего дома, рядом с мусорными баками, – ответил Фокин.
– А чем копали? – поинтересовался Гуров.
– Лопату с собой из подсобки взял.
– Поехали. Если вы правду рассказали, пойдете домой. – Гуров кивнул Крячко на дверь.
Василий Фокин вышел из «Мерседеса», взглянул на мусорные баки, на одиноко стоявшую сосну, воткнул лопату в землю и уверенно сказал:
– Здесь. – Затем он сделал шаг в сторону, вновь вонзил лопату.
Станислав тоже вышел из машины, вынул из кармана нож, ковырнул землю, недовольно покачал головой и методично начал вонзать нож вокруг указанного места.
– Ты похож на Гека Финна, – сказал Гуров, закуривая. – Можно вызвать людей, но я бы не хотел.
– Ясное дело, – согласился Станислав, продолжая свою работу. – Мы не клоуны, чтобы любить зрителей. – Он вновь ударил землю ножом. Он ушел в нее по рукоятку.
Продолжая тыкать ножом, Станислав очертил небольшой четырехугольник и сказал:
– Копай, Вася.
Сняв несколько лопат земли, Фокин обнажил матерчатую лямку, а вскоре вытянул на поверхность всю сумку.
Станислав сделал снимок сумки, сфотографировал и Фокина, принюхался, сказал:
– Провоняет весь багажник.
– Проветришь. Василий, засыпь могилу, сядь в машину.
Станислав убрал находку в багажник, сел за руль. Фокин устроился сзади. Гуров вынул из «бардачка» большой блокнот, открыл, протянул Фокину.
– Пиши расписку, что обязуешься о сегодняшнем раскопе никому не говорить и без разрешения полковника Гурова из Москвы не уезжать. Число, подпись.
Фокин писал долго и старательно, когда закончил, Гуров у него блокнот забрал и сказал:
– Иди домой. И брось пить, иначе посажу в тюрьму. Всем рассказывай, что к убийству отношения не имеешь, но у тебя взяли подписку о невыезде. Понял?
– Не дурак, – Фокин кивнул. – А сегодня-то еще можно выпить?
– Завтра хлебнешь, считай, что пока сидишь. – Гуров говорил без нажима, равнодушно. Такая манера разговора сыщика звучала убедительнее всяких угроз.
Фокин быстро ушел. Станислав повернул ключ зажигания, спросил:
