Полковник в этот свой визит не улыбался.
– А тебе известно, что я уже три месяца вице-премьер? – очень тихо спросил чиновник.
– Естественно. Мы визировали твое представление, – так же тихо ответил полковник.
– Ладно. Что я должен сделать?
– Написать брату записку. И только. Простую записку с ерундовой просьбой.
– С какой просьбой? Я даже не знаю его адреса! – вновь взвился Тишин.
– Неважно, я знаю и лично передам. Не кривляйся и пиши. «Николай, дай двух ребят на неделю. В долгу не останусь. Семен».
– Может, мне дачу надо поправить? – догадливо спросил Семен.
– Именно дачу. А ты подумал черт знает что! – Полковник улыбнулся. – Только не пожалей страничку из своего личного блокнота.
Слова вора в законе о брате-депутате, за которым теперь стоит государство, поначалу как бы пролетели мимо сознания Николая. Просиживает брательник задницу в Думе – ну и что? Ест из чужих рук, говорит что велено, шаг влево, шаг вправо – считай побег, тоже мне счастье. Семен всю жизнь полз именно к такой жизни, никогда своего мнения не имел, вечно угождал, и, если б не старший брат, не бил бы его в детстве только ленивый. Но вот Николай узнал, что братишка его прошел на самые верха – стал министром культуры, потом – вице-премьером. Дела твои, господи, чудные!
Николай был человеком далеко не ординарным, способным взглянуть на свою жизнь если не абсолютно трезво, то достаточно критично. Да, он сам держит карты, сам сдает, порой даже объявляет козыри, братва уважает и боится его, сейчас под ним уже более сотни стволов. Все так, но ежели задуматься, то и он тоже не управляет игрой, существуют определенные правила, и он должен их соблюдать. А если так, то чем он отличается от мозгляка Семена? Да он может распорядиться чужой жизнью, но и ему в любой момент могут засадить в спину нож.
Тут разница невелика, и еще неизвестно, чьи козыри сильнее. Николай начал специально просматривать газеты, выискивая свою фамилию, и частенько находил. То вице-премьер Тишин беседует с иностранцами, то куда-то летит, откуда-то возвращается. Подписывает какие-то приказы.
Николай стал внимательнее смотреть информационные передачи по телеканалам. И понял, что братец у самого высокого начальства не в большой чести, все больше на втором плане, но первые лица менялись, а Семен Тишин неизменно оставался. Его теперь не узнать – спина выпрямилась, смотрел поверх голов, а свита суетилась рядом, угодливо улыбалась.
Николай стал щедрее подавать нищим, но меньше их в городе не становилось, скорее прибавлялось. Люди кланялись, униженно благодарили, но, когда, отойдя на несколько шагов, он резко поворачивался, то читал на лицах побирушек почти открытую ненависть. Однажды не вытерпел, вернулся к нищему старику и сел рядом на пустой ящик.
– Ты что, отец, полагаешь, что в твоей хреновой жизни я виноват?
Серые, со вздувшимися жилами руки старика задрожали, он рукавом вытер глаза, глянул затравленно:
– Стреляй, чего уж. Мне все равно немного осталось, – и криво улыбнулся.
– А где ж твой мэр? Ты, старый, пенсию сколько месяцев не получал? Если меня убьют, тебе слаще будет?
– Одна команда, прости меня господи. Ты дал мне деньги, а к вечеру участковый половину заберет. Человеку жизни нет и никогда не было. Я при старой власти «червонец» ни за что оттянул. Сегодня в тюрьму не гонят, так я от голода здесь, в луже, помру.
– Хреново, – согласился Николай. – Хоть те, хоть эти – один черт.
– Я на точильном станке могу, так твои хлопцы такой налог мне задвинули, что осталось сидеть и побираться, выгоднее получается.
На них уже обращали внимание, черный джип остановился неподалеку, одетые в кожу «быки» тупо смотрели, но не смели подойти.
– Ты уйдешь – меня зарежут, – равнодушно произнес старик.
– Не тронут, не бойся, но всем я помочь не могу, – задумчиво сказал Николай. – Блядская жизнь. – Он махнул рукой водителю джипа, крикнул: – Подойди!
Парень в коже с трудом выгрузился из огромной машины, шлепая по осенней жиже массивными ботинками.
– Слушаю тебя, Акула.
– Кто улицу держит? – осведомился Николай.
– Косой.
– Давай его сюда.
– Момент! – Бандит снова тяжело зашлепал по грязи.
– Тебя как зовут, отец? – спросил Николай. – Трофим Иванович, – ответил старик. – Не надо, Акула, мне хуже будет.
– Ты, Трофим Иванович, меня пацаном из лука стрелять учил, плавать в пруду обучал. Понял? Меня Николай зовут.
Подбежал выпивший малый лет двадцати, утерся рукавом, сказал:
– Звали, Николай Николаевич?
– Звал. Понимаешь, какое дело, парень, – начал Николай. – Вот Трофим Иванович меня малолеткой жизни учил, сейчас его жизнь с дороги выбила. Он хочет станок точильный поставить.
– Понял…
– Не перебивай. – Николай сдвинул брови, дал нищему пачку денег. – Я желаю, чтобы он работал на себя. А если тебе такой расход невмоготу, зайди ко мне, я оплачу. Доехало?
– Доехало. – Парень снова вытер вспотевшую физиономию.
– И еще. – Николай улыбаться перестал. – Если с моим крестником что случится, ты ответишь.
Авторитет поднялся, отряхнул полы длинного зеленого кашемирового пальто и ушел.
Робин Гуд гребаный, ругал себя он, торопливо шагая через лужи, и тут почувствовал, что за ним следят. Он резко свернул за палатку и сквозь стеклянные стенки увидел мужчину лет под сорок, в кожаном пальто – эфэсбэшник. Акула обогнул две палатки, зашел к потерявшему его наблюдателю со спины и носком ботинка ударил под колено.
Джип еще не уехал, стоял неподалеку, но Николаю помощи не требовалось, парни это понимали и с интересом наблюдали за происходящим.
Чекист упал на колени, Акула схватил его за воротник, резким рывком поставил на ноги, спросил очень вежливо:
– У господина ко мне дела имеются? – Сунул руку ему за пазуху, достал «макаров» и положил в карман. – Чего так херово работаете, капитан?
– Майор, – кашляя, ответил тот и покраснел. – У меня к вам действительно разговор.
– Брюки оботри, парень. – Николай огляделся, увидел чебуречную, пошел вперед, занял стол, усадил рядом майора.
В чебуречной стало тихо, кто-то, давясь, доедал свои чебуреки, кто-то заворачивал еду в газету. Подбежал хозяин, поклонился.
– Чего желаете? Чебуреки не рекомендую, попробуйте заливное из осетрины с хреном, бутылку отдам свою. – Хозяин был бледен, вытирал несвежим фартуком потное лицо.
– Чего такой трус, я людей не ем. – Николай брезгливо провел пальцем по жирному столу.
Подлетела девчонка, накинула скатерть, проворно расставила приборы. В стекляшке уже никого не было, на двери болталась табличка «Перерыв».
Николай оглядел скромное заведение, нечистый пол, поднял глаза на эфэсбэшника, сказал:
– Ну? Выкладывай.
– Вы мне разрешите в туалет отойти?
– Отойди!
Эфэсбэшник взглянул недоверчиво, поднялся, повернул за угол. Но далеко не ушел и явился под конвоем, с вывороченными за спину руками.
– Бежать собрался, сука! – сказал Николаю начальник охраны.
