А мужчина защёлкивает наручник на одном моём запястье. Разворачивает меня и защёлкивает мне руки вместе за спиной со словами:
— Что если мы кое-куда пройдём и сядем всё проясним?
Перед лицом всех несчастных обитателей Колонии Дансборо, перед лицом наркош и хромых цыплят, ребятишек, которые считают, что получают образование и Его Высочества Лорда Чарли, губернатора колонии, — я задержан. Точно как Дэнни в колодках, только на самом деле.
А в другом смысле, мне хочется заявить им всем, — пусть не думают, что они сами далеко ушли.
Здесь вокруг — все задержаны.
Глава 45
За минуту до того, как я покинул Сент-Энтони в последний раз, за минуту до того, как я вышел в дверь и побежал, Пэйж Маршалл пыталась объяснить.
Да, она была врачом. Говорила торопливо, слова её сбивались в кучу. Да, она была пациентом, которого здесь держат. Быстро выщёлкивая и отщёлкивая авторучку. На самом деле она была доктором- генетиком, и оказалась здесь пациентом только потому, что рассказывала правду. Она не хотела мне плохого. Её рот всё ещё был вымазан пудингом. Она просто пыталась выполнить работу.
В коридоре, в наш последний миг вместе, Пэйж потянула меня за рукав, чтобы мне пришлось оглянуться на неё, и сказала:
— Ты должен в это поверить.
Её глаза таращились так, что повсюду вокруг зрачков виднелся белок; а её маленький чёрный мозг из волос почти распустился.
Она была врачом, сказала она, специалистом по генетике. Из 2556-го года. И отправилась назад во времени, чтобы забеременеть от типичного мужчины из этого периода истории. Чтобы сохранить и задокументировать генетический материал, сказала она. Им нужен был образец, чтобы помочь победить эпидемию. В 2556-м году. Поездка была не из простых и дешёвых. Путешествие во времени было эквивалентом того, что сейчас для людей космический перелёт, сказала она. То была рискованная и крупная ставка, и если она не вернётся оплодотворённой здоровым зародышем, все дальнейшие миссии будут отменены.
Здесь, в костюме 1734-го, сложившись пополам от забитых кишок, я крепко встрял на её идее типичного мужчины.
— Меня заперли здесь просто потому, что я рассказывала людям правду о себе, — сообщает она. — А ты был единственным доступным мужчиной, способным к воспроизводству.
А, говорю, ну, тогда всё становится гораздо лучше. Теперь всё обретает стройный смысл.
Она просто хотела, чтобы я знал — сегодня ночью её отзовут в 2556-й год. Сейчас мы видим друг друга в последний раз, и она просто хотела, чтобы я знал, как она признательна мне.
— Я глубоко признательна, — сказала она. — И я правда люблю тебя.
И стоя там, в коридоре, в ярком свете восходящего за окнами солнца, я вынул чёрный фломастер из нагрудного кармана её халата.
Пока она стояла так, что её тень в последний раз падала на стену позади, я начал обводить её контур.
А Пэйж Маршалл спросила:
— Это ещё зачем?
Вот так была изобретена живопись.
И я ответил.
— На всякий случай. На тот случай, если ты в своём уме.
Глава 46
Почти во всех программах реабилитации из двадцати шагов, на четвёртом шаге нужно составить опись своей жизни в зависимости. Каждый уродский, говёный момент своей жизни нужно взять и записать в блокнот. Полный перечень собственных преступлений. Таким образом, они всегда будут держаться у вас в голове. А потом надо все их загладить. Это касается алкоголиков, злостных наркоманов и обжор в той же мере, как и сексуально озабоченных.
Таким образом, можно в любое желаемое время вернуться назад и пересмотреть всё худшее в своей жизни.
Хотя те, кто помнит прошлое, совсем не обязательно хоть в чём-то лучше.
В моём жёлтом блокноте, там всё обо мне, всё изъято по ордеру на обыск. Про Пэйж, Дэнни и Бэт. Про Нико, Лизу и Таню. Детективы просматривают его, сидя от меня по другую сторону большого деревянного стола в звуконепроницаемой комнате. Одна стена из зеркала, а за ней стопудово видеокамера.
А детективы спрашивают меня, чего я рассчитывал добиться, сознаваясь в преступлениях других людей?
Спрашивают меня, что я пытался сделать?
Завершить прошлое, говорю им.
Всю ночь они читают мою опись и спрашивают — что всё это значит?
Сестра Фламинго. Доктор Блэйз. Вальс «Дунайские волны».
То, что мы говорим, когда не можем сказать правду. Что теперь уже значит всё на свете — я не знаю.
Полицейские детективы спрашивают, известно ли мне местонахождение пациентки по имени Пэйж Маршалл. Она разыскивается для допроса в связи со смертью с явными признаками удушения, пациентки по имени Ида Манчини. Явно моей матери.
Мисс Маршалл исчезла прошлой ночью из запертой палаты. Без никаких видимых знаков взлома при побеге. Без свидетелей. Без ничего. Просто растворилась.
Персонал Сент-Энтони подшучивал над её помешательством, сообщает мне полиция, что она, мол, настоящий врач. Ей давали носить старый халат. Так она становилась уступчивей.
Персонал говорит, что мы с ней хорошо спелись.
— Не совсем, — возражаю. — То есть, я с ней виделся, но на самом деле ничего про неё не знал.
Детективы сообщают мне, что у меня не особо много друзей среди персонала медсестёр.
См. также: Клер из Ар-Эн.
См. также: Перл из из Си-Эн-Эй.
См. также: Колония Дансборо.
См. также: Сексоголики.
Я не стал интересоваться, не поленились ли они поискать Пэйж Маршалл в 2556-м году.
Роюсь в кармане, нахожу десятицентовик. Глотаю его, он проваливается.
Нахожу в кармане скрепку. Но она тоже проваливается.
Пока детективы просматривают красный дневник моей мамы, я осматриваюсь в поисках чего-то побольше размером. Чего-то слишком большого, чтобы проглотить.
Я давился до смерти годами. Теперь это уже должно выйти легко.
После стука в дверь, вносят поднос с ужином. Гамбургер на тарелке. Салфетка. Бутылка кетчупа. При заторе в моих кишках, вздутии и боли, получается, что я подыхаю от голода, но есть не могу.
Меня спрашивают:
— Что это в дневнике?
Открываю гамбургер. Открываю бутылку кетчупа. Мне нужно есть, чтобы выжить, но во мне и так по уши собственного говна.
«Это итальянский» — говорю им.
