разворовывал и без того скудное хозяйство, присваивал графские деньги и под шумок продавал угодья, отправляя вырученные деньги в собственный карман. Белогорский был уверен, что Прохор Сидорыч пал жертвой гнусных интриг его старших дочерей, граф даже запретил им появляться в усадьбе, громогласно предал их анафеме и лишил наследства – впрочем, к тому времени граф был в долгах как в шелках и завещать ему было решительно нечего.
Старинный особняк – огромный, с полукруглой колоннадой и облупившимися гипсовыми фигурами на фронтоне – был возведен в конце восемнадцатого века предком Порфирия Порфирьевича. С тех пор усадьба, настоящее дворянское гнездо, приходила в запустение: денег на ремонт не было, некогда великолепный сад превратился в непроходимую чащобу, фонтан пересох.
Дабы исправить эту ситуацию, в усадьбе и возник двадцатисемилетний Самдевятов. Он крайне любезно, но решительно заявил его сиятельству, какие меры необходимы, чтобы уберечь усадьбу от алчных кредиторов. Порфирий Порфирьевич в качестве аргумента положил перед собой старый пистолет и заявил:
– Если хотя бы одна канцелярская крыса заявится ко мне, чтобы описать имущество и выгнать меня с Лизонькой прочь, то, клянусь, я понаделаю в этом наглеце дырок!
Самдевятов, невзирая на свою молодость, был весьма сноровистым типом. При помощи небольших, но весьма приятных подношений он сумел умаслить губернских чиновников, которые предоставили ему год на то, чтобы расплатиться с долгами.
Новый управляющий Лизоньке решительно не понравился: лицом он был недурен, однако и красавцем его было назвать сложно. И он решительно не походил на долгожданного принца! Самдевятов, в отличие от Прохора Сидорыча, не делал Лизоньке комплиментов, не обращал внимания на ее наряды и, посетив библиотеку, заявил:
– Мы начнем с того, что продадим часть вашей раритетной коллекции с аукциона. Это принесет кое- какие деньги, и мы пустим их в оборот!
Лизонька была до глубины души возмущена! Этот Самдевятов был мужлан, хам и неуч. Надев сапоги, он лично инспектировал посевы, рыскал по подвалам и пропадал в свинарнике. Отец с дочерью решили, что будут иметь дело с «этим башибузуком» только в силу необходимости.
– Он совершеннейше не приспособлен к светской беседе! – жаловалась Лизонька батюшке. Граф Белогорский кипятился:
– Он смеет сидеть в моем присутствии и гогочет, как простой мужик! Эх, и где только Прохор Сидорыч!
Впрочем, ностальгия по Прохору Сидорычу несколько поутихла, когда Самдевятов заявился в графский особняк (управляющему отвели место в крошечной пристройке, где раньше ютился дворецкий) и выложил на стол документы, из которых недвусмысленно следовало, что его предшественник, обладавший генеральной доверенностью, тайком продавал угодья.
Порфирий Порфирьевич был фраппирован.
– Как же так, папенька! – стенала Лизонька. – Неужели и ясеневая роща теперь не наша? И дальний пруд тоже? Но куда я буду ходить летом купаться и собирать грибы и ягоды!
– Мадемуазель, – прервал ее Самдевятов, не знавший, что такое правила этикета, – вам и вашему батюшке очень повезет, если в следующем году у вас будет крыша над головой. Чтобы избежать участи короля Лира, я предлагаю, ваше сиятельство, план, который поможет вам сохранить усадьбу и лицо, а вам, мадмуазель, приданое!
Наглец с этими словами грохнул на стол кипу листов, испещренных угловатым почерком.
– И это все я должен прочитать? – ужаснулся Порфирий Порфирьевич, который не был особливо охоч до юридической казуистики. Обменявшись с Лизонькой красноречивыми взглядами, граф милостиво изрек: – Вот что, милейший, мы полностью доверяем вам. Делайте то, что считаете нужным.
– В этом ваша беда, граф, – вздохнул Самдевятов. – Будь я обманщиком и проходимцем, то лишил бы вас последнего. И ходить бы вам с сумой по губернии...
– Что вы себе позволяете! – вспылил Белогорский, но Самдевятов давно перестал принимать в расчет холеричный темперамент своего патрона.
– Но ради вас и вашей дочери я сделаю так, что вам не придется продавать усадьбу, – заметил Самдевятов и, странно сверкнув глазами, уставился на Лизоньку и добавил: – Но за это, ваше сиятельство, вам придется заплатить особую цену!
Лизонька смущенно отвернулась. Что имел в виду наглый управляющий, когда говорил об «особой цене»? Или он думает, что она польстится на его мещанское происхождение и замашки купца третьей гильдии? И все же Лизонька заметила, что никак не может выбросить из головы мысли о Самдевятове, и как-то ей даже привиделся сон, в котором она, честная барышня, целовалась (о, Господень ужас!) с этим самым управляющим.
Федор Архипович проявил недюжинную сноровку, и через год усадьбу нельзя было узнать. Лизонька долго и безутешно рыдала над потерей старинной библиотеки, а ее папенька скрепя сердце позволил продать коллекцию оружия и после дикого скандала – который Самдевятов, надо отдать ему должное, выдержал с честью и глазом не моргнул, когда старый князь едва не снес ему полчерепа ятаганом, – позволил продать драгоценности своей покойной супруги и ордена предков.
Белогорским пришлось смириться со скудным рационом, а Лизонька забыла о новейших туалетах и модных журналах. Управляющий проповедовал жесткую экономию, аскезу и простое питание. Лизонька, шпионя за Самдевятовым, узнала, что спать ложится он не раньше часа ночи, подымается не позже шести, обливается при любой погоде тремя ведрами ледяной воды и делает странные физические упражнения, дабы поддерживать себя в тонусе.
Лизонька поймала себя на мысли, что хотя управляющий и не сказочный принц и не красавец, но обладает жилистым крепким телом. Впрочем, попеняв себе, что девице из старинного графского рода не пристало таращиться на полуголого управляющего, Лизонька перестала наблюдать за Самдевятовым из-за портьеры своего будуара. К своему стыду и возмущению, она никак не могла забыть о том, что видела, и каждый раз, когда сталкивалась с Федором Архиповичем и, поджав губы, церемонно приветствовала его, думала о том, как он в одном исподнем выбегает во двор и с фырканьем опрокидывает на себя три ведра воды.
Год мучений завершился, и Самдевятов проинформировал старого князя о том, чего ему удалось достичь за это время.
– Ваше сиятельство, спешу сообщить вам, что поместье снова принадлежит вам. Мне удалось оплатить долги и наладить прибыльное хозяйство, которое позволит вам и вашей дочери жить, не заботясь о хлебе насущном.
Граф сделал вид, что не понимает, о чем ведет речь Самдевятов, но в глубине души старый аристократ был удивлен и потрясен. Он не ожидал, что этот «мальчишка» сумеет добиться столь потрясающих успехов.
– Ну что же, милейший, если ваша миссия завершена, то разрешите попрощаться с вами, – сказал Порфирий Порфирьевич, надеясь, что Самдевятов наконец-то уберется восвояси.
Тот рассмеялся, показывая белые зубы, и ответил:
– Граф, неужели вы думаете, что я покину ваше поместье? О нет, теперь все только начинается!
– Что это значит? – с подозрением спросил Белогорский.
Самдевятов пояснил:
– Я обещал, что освобожу вас от бремени долгов, и я сделал это. Теперь же я хочу превратить вас и вашу дочку в миллионеров!
Князь сдержался: если этот малый хочет сделать его богачом, то почему бы и нет.
– Но для начала, ваше сиятельство, я перееду в ваш дом, – безапелляционным тоном заявил Самдевятов. – Мне надоело ютиться в хибаре для прислуги. Я – ваш управляющий!
Белогорскому пришлось пойти на уступки. Он смирился с тем, что Самдевятов занял одну из лучших комнат особняка и принялся воплощать в жизнь свою мечту – сделать хозяйство в имении Белогорских рентабельным.
Лизонька была рада тому, что управляющий остался в поместье, еще больше ей понравилось, что он переехал в особняк. Отныне он завтракал, обедал и ужинал вместе с князем и его дочкой. Белогорский
